– Не ждите, что вас будут встречать хлебом-солью, – продолжал воевода, распаляясь всё больше и больше. – Скорее всего, вам будут плевать вслед. Поэтому для открытой службы и показательных судов, отберите тех, кому уже нечего терять. Возможно чужаков. Что касается скрытой службы, не смею ограничивать. Давайте служить отечеству с честью!

– Никто, кроме нас! – хором отозвались опричники.

Волны с шумом бились о крутые каменные выступы Храмовых скал. Серая громада горных хребтов раскинулась на несколько вёрст в необъятном океане на северо-запад от мыса Теи и Анея. Скалы продувались всеми ветрами, не говоря уже о постоянной сырости.

Древние зодчие, чьи имена навеки сокрыты печатью веков, вырубили все помещения Великого Храма прямо внутри горного хребта. Собственно, потому он и стал называться Храмовым.

На скалах отсутствовала всякая растительность, здесь часто разыгрывались бури и штормы, и круглый год царила хмурая дрянная погодка. Но, невзирая на всё это, служба в Храмовых скалах многие века считалась лакомым кусочком у разных народов.

С самого утра к пологому выступу скалы причаливали многочисленные ладьи, галеры и драккары. Из них паломников была только половина, все остальные – будущие семинаристы. Те, кто смог пройти жёсткий отбор вербовщиков.

Разумеется, испытания ещё не были окончены. К концу декады многие отсеются, а до второго круга доучится и того меньше. Но те, кому это всё-таки удастся, получат шанс попасть в число высшего духовенства, предел мечтаний многих. Попасть туда, означало обеспечить себе безбедную жизнь до самой старости. К тому же почёт и уважение среди большей части народов Горнего.

Несмотря на свою образованность Аней был обычным мальчишкой. Как и все юные претенденты на место в семинарии, он считал, что поймал за хвост жар-птицу. Приближаясь к Храмовым скалам, мальчик во все глаза любовался развернувшимся пейзажем и всё ещё не верил, что, хотя бы попал сюда.

Его и ещё троих послухов везли на узкой парусной ладье, раскрашенной под сизо-голубого угря, который водился только в небольшом промежутке особенно глубоких и солёных вод от храмового хребта до Мёртвого моря. Никто не знал, как этому угрю удаётся выжить здесь, но оному угрю то было безразлично. И сизо-голубоватые бестии водились здесь уже не одно столетие.

Морской ветер имел особенный, неповторимый запах. Анею ещё не доводилось пробовать его, и потому в горле немного першило, а самого паренька тошнило от двенадцати дней непрерывной качки.

Когда послухов вывели на берег, им почудилось, будто блеклые сырые камни колышутся в такт волнам. Кто-то не сумел справиться и упал. Ему, конечно, помогли подняться, но бедняге довелось испытать на себе довольно обидные потешки и сравнения.

Анéй сам едва держался на ногах и молил бога, чтобы вот так же не бухнуться в лужу.

Ребят долго вели высокими мрачными коридорами, больше похожими на пещеры. Кругом была слякоть и грязь. Под ногами хлюпала мутноватая жижа, а по неровным пористым стенам бежали крупные ручьи. Чудовищной пастью над головой скалились сталактиты.

Чтобы новобранцы не подхватили с первых же дней простуду и насморк, им выдали тугие бараньи пуховики. Каждому по размеру, словно заранее были готовы.

Скоро они оказались в большом просторном помещении, которое так же было вытесано из камня, но своды его подпирались витыми мраморными колоннами, а покрытые плющом каменные стены где-то до половины были выложены нефритовыми плитами.

Кое-где на плитах золотым теснением изображались кресты, заключенные в круг, извилистые стрелы и тонкая плавная вязь священной символики Храмовых скал.