от дома не осталось и следа.
И даже если Сфинкс
бездомный бродит где-то,
ко мне он не вернется никогда.
Но шпуля жужжит,
и машина вздыхает,
и строчка под песенку
вдаль убегает,
туда, где, наверно, никто не страдает,
Один лишь старый Сфинкс туда смотрел.
Полынь
Сорву я веточку полыни,
Потру ладонь ее цветком —
Степная горечь Украины
Повеет в душу ветерком.
Увижу Днепр, и Псёл сонливый,
И блеск ужа в траве густой,
И молчаливый-молчаливый
Над тетей Дашей крест простой.
Увижу круг степей огромный,
За ним вдали морскую синь.
И запылает ночью темной
Звезда Полынь…
Услышу скрип возов воловьих,
Чумацкий окрик «цоб-цобэ!»
И тихий зов любви и крови,
Полынь, к тебе.
Моя душа
Пришел тот, кто всё знает,
и сбил меня с толку,
сказав, что то, что я пишу, никого не задевает,
и что сам я не интересен ни современнику, ни потомку,
что все так пишут, – и это даже не стихи, а стишки,
что в моих книгах самое ценное – корешки
и что лучше бы прятать подальше свои грешки.
Но стоило только ему удалиться,
как снова стала музыка литься,
и зазвучали в душе слова,
и я выяснил, что душа жива,
что, недотепа и недотрога,
она поет не для него и даже, – дорогая моя, прости
меня, – не для тебя,
а для Господа Бога.
«Как страстно хочется покоя…»
Как страстно хочется покоя…в соседство Бога скрыться мне!А. Пушкин
Иду, иду. Со мной никто.В. Брюсов
Как страстно хочется покоя,
Освобожденья от всего!
Брести дорогою степною —
И никого! И никого…
Где нет мольбы – там нет страданья,
Где нет страданья – нет любви,
Ни жалость, ни воспоминанья, —
Ничто, ничто… Иди, живи,
Бреди дорогою степною,
Гляди на кудри облаков.
Труды, долги – да Бог с тобою!
Оставь их без обиняков.
Ты обретешь покой и ясность
Незамутненного чела.
Но только бытия напрасность
Тебе в чело бы не пришла!
Мертвые буквы
Живые слова поменял я
на мертвые буквы,
живые мечты поменял я
на мерные будни,
что тащутся, не поспешая
и неотвратимо,
и тихо летейские струи
уносят что было.
На месте свиданий, на месте
горящих страданий, на месте
всезрящих прозрений —
лишь мертвые буквы остались,
как мертвые губы,
читай, не читай их, целуй, не целуй —
не воскреснут.
Путь
Очень хотел бы с тобой
на Ярославском вокзале
сесть в электричку и ехать
в Пушкино, мимо Мытищ.
В Пушкине выйти и там
сразу налево податься —
к старенькой школе моей,
в зелени возле путей.
Далее прямо пойти,
к мостику чрез Серебрянку,
в гору, вдоль бывших плантаций
эфирных и масличных роз[1].
Бабушкин домик стоял
когда-то, в цветах и деревьях,
там средь полей, но теперь
нет от него и следа.
В Новой деревне шоссе
мы перейдем возле церкви,
ныне прославленной: в ней
был настоятелем Мень.
А для меня этот храм
тем еще близок и дорог,
что на погосте при нем
бабушки Оли моей
прах упокоился. Мы же
дальше пойдем, помолясь.
Словно колонны собора,
сосны столетнего бора,
встретятся нам, и войдем
мы под смолистую сень…
«Кладбище! Нет печальней темы!..»
Кладбище! Нет печальней темы!
Повсюду видятся кресты —
Предупреждения персты
О том, чего боимся все мы.
Не нахожу я
здесь отрады,
Хотя хожу сюда весь год.
Так и ходить сюда не надо.
Пока тебе не подопрет!
Тогда придешь и обретешь,
Как минимум, покой душевный,
И даже день у Бога гневный
Без страха ты переживешь.
И станешь мудро говорить:
«Все в мире целесообразно!
И на кладбище не напрасно
Молитвы надобно творить».
Могилы
(маленький цикл)
1. Пушкин
К нему не заросла народная тропа,
Но сильно топчется народная толпа,
Так что и Святогорский холм убавил роста.
Быть Пушкиным и по смерти непросто!
2. Гёте и Шиллер
Спят Гёте и Шиллер в торжественной тьме
Холодного полуподвала.
Они оказались в подземной тюрьме,
Но миру и этого мало!
Он их на цитаты в клочки разорвал.
Но что им, крылатым,