— И я тоже, — хохотнула светловолосая Яся, комкая руками белый и холодный снег. — Уж больно мне любопытно, выйду я замуж к листопаднику[2] или так и придётся в девках ходить, вон как Леська. Двадцать зим минуло с её рождения, а она так и живёт с отцом! Да так и проживёт, наверно, всю жизнь!

Яся зябко поёжилась, то ли от холода, то ли от незавидной Леськиной участи, о которой судачат деревенские.

— Так знают все, отчего её никто замуж не зовёт, — остановившись, хмыкнула Цветана. — К себе я её тоже звать не стану! Боязно как-то...

Алёнка, щёки которой раскраснелись от трескучего мороза, а русые волосы выбились из-под тёплого платка, промолчала. Ей без надобности теперь эти гадания, ведь ещё с прошлой весны она знала, что её собирается просватать Тур, молодой и рослый деревенский пахарь. При воспоминании о нём на губах Алёнки мелькнула едва заметная улыбка, которая не укрылась от взора её спутниц.

— А ты пойдешь с нами, Настасья? — поинтересовались подружки, поглядев на синеокую статную девицу, дочку деревенского старосты Добрыни.

Вскинув вверх русоволосую голову, она гордо вышагивала по недавно расчищенной тропе, будто знала наверняка, что никого нет краше и милее её. Впрочем, многие в деревне именно так и думали.

— Больно надо мне в зеркала смотреть! — Настасья недоумённо пожала плечами, покрытыми мягкой добротной шубкой, а коралловые губы её брезгливо изогнулись. — Я и так знаю, что мужем моим приезжий станет. Бабка Дуня, когда ещё жива была, нагадала мне это, — уверенно заявила она, блеснув яркой синевой глаз.

— Да? И кто же он? Неужели про кузнеца думаешь? Он один у нас и есть приезжий, — полюбопытствовала Цветана, переглянувшись с Ясей и Алёнкой.

Спросила она так, слова ради, ведь все трое не сомневались в том, что Настасья говорит именно о кузнеце Никите. С тех пор как пару месяцев назад он поселился в их деревушке, Настасья прямо-таки сна лишилась. Ох, и взбудоражил он юную девичью кровь!

Силы в руках прежнего кузнеца Тихона поубавилось, да и зрение стало подводить. Забеспокоился тогда деревенский люд, запереживал. Куда ж в деревне без кузнеца? Туго бы им пришлось, не явись из соседней Пустошки Никита, молодой, сильный и выносливый. С тех самых пор по деревне снова стали разноситься звуки гулких ударов, а кузня наполнилась запахом калёного железа и едкого дыма.

— Может, и про него, — уклончиво отозвалась Настасья, кутаясь в шубку. — Коль уж заговорили о нём, так давайте сходим в кузницу, пока не стемнело и не пришло время колядовать. Мне нужно узнать, готов ли мой перстень с грифоном.

Не взглянув на подруг, Настасья направилась дальше по улице, будто ни секунды не сомневалась в том, что те безропотно последуют за ней. Но именно так и случилось. Девицы догнали резвую подругу и заторопились вместе с ней в сторону кузницы. Уж больно любопытно им стало, и страсть как хотелось взглянуть на новый перстенёк.

По мере того как они приближались к кузнице, всё отчётливее слышался громкий стук, что разлетался по деревне. Только кузнец, видать, и работал в праздники.

«Чудной он, этот Никитка! — усмехнулась про себя Яся. — Сразу видать, что не из наших. Сидел бы дома да едал кутью или колядовать вышел, как прочий деревенский люд. Так нет же! Заперся в своей кузне и ну стучать! И жены-то у него нет. Ну, точно чудной!»

Яся хохотнула, выпуская в воздух беловатый клуб пара.

Сердце же Настасьи подскакивало с каждым нарастающим ударом молота о наковальню. Дойдя до кузницы, она помедлила некоторое время, прежде чем отворить двери и пройти внутрь.

После ледяного воздуха улицы жар кузницы показался просто адовым пеклом, а в нос ударил запах калёного железа. Глаза не сразу привыкли к тусклому освещению, и первое время Настасья моргала, вглядываясь с едкую дымовую завесу, висящую в кузнице. Затем она повела взглядом по просторному помещению, пока не заметила кузнеца, что стоял рядом с горном и вёл негромкий разговор с бабкой Апраксией. Широкоплечая фигура Никиты возвышалась над крошечной старушечьей фигуркой, точно скала.