Вот и приехал. Как обещал. Сегодня Юм должен постараться. И в хоре, и один. Правда, один он будет петь совсем немножко, всего три главных стиха из громадного псалма. Его уговаривали, чтоб больше, но Юм струсил, что сил не хватит. К тому же конопатый, из храмовых, кстати, утром еще нашептал, будто подслушал, что если Юм хорошо споет, его, может быть, сразу в самом деле примут в Орден, станут учить всерьез и сделают Голосом Храма. Потому что у него очень сильный и редкий голос, и что будто бы только таким голосом можно петь какие-то особенные старинные службы Круга, в которых альт ведет главную партию. Юм и сам слышал об этих редких службах – когда Император Сташ был еще ребенком, он своим чародейным голосом пел в Храмах. И даже целые последние Мистерии спел, в детстве. Значит, для него это было – детское дело? А Юму даже по Кругу ходить нельзя… Но все это ведь уже давно-давно было. И никаких Мистерий больше не будет. Почему, интересно? Почему вообще такую сложную штуку, как Мистерии, доверили мальчишке, будь он хоть десять раз император? Но не у кого было спросить. Не забыть – спросить у Деда.

Юм чар вообще-то боялся, и, хотя и видел их всегда, трогать не решался. Даже когда храмовые мальчишки возились с энергетикой в своих полузапрещенных играх, Юм пятился. Так вникал, издалека. Но про Круг он понял главное – что он нужен не сколько для обыкновенных ежедневных, со слабеньким наполнением, ритуалов, поддерживающих кем-то заданный поток событий и порядок, а для какого-то особенного страшного и опасного венка чар и энергий, который на нем можно сплести… Зачем? Если об этом думать, то начинало ломить виски. Как всегда, когда он хотел что-то вспомнить и не мог… Страшно. Да и без того, когда шла настоящая служба, волосы на затылке дыбом вставали, даже от слабеньких энергий… Нет уж, пусть служат те, кого с младенчества этому учат. Все эти сигмы. А он петь будет. Хорошо петь. Ведь некоторые песни, которые здесь надо петь, стали как-то очень важны, потому что они сохраняют в мире порядок. Управляют энергией людей, а через них – событиями. Чтоб ничего плохого не случалось.

С хором Юм пел, радуясь, поглядывая на праздничные яблоки в руках у всех людей, на Деда, на рыжего юношу с ним и чувствуя, что трусость постепенно уходит. И спина уже не болела. Когда надо, он пел, когда надо, молчал. Яблоки. Лето и солнце. Жизнь везде. Жизнь – это радость, да. Слушал и верил, что все будет хорошо и что память вернется. А Дед едва заметно улыбнулся ему, когда он по знаку регента вышел чуть вперед, и Юм даже чар вдруг перестал бояться. Не то что добрых людей с яблоками. Ох, праздник…

Слушая гремящий хор, он смотрел на яблоки, а потом, в тишине, потихоньку поднимая голос, запел праздничный гимн. По-настоящему. Взгляд Деда стал очень странным, а юноша рядом напрягся и поднял глаза куда-то над Юмом. А Юм пел по-настоящему, своим прирожденным, всевластным настоящим голосом, ликуя всем существом, потому что жить хорошо. Даже ему – без памяти и с одним только Дедом на свете. Даже с этой бездонной тоской внутри… И пусть так и будет – хорошо.

И вдруг он почувствовал главное – не надо просто наизусть повторять эти старые слова, надо в самом деле – велеть! Велеть миру всем сердцем! И он ведь имеет право велеть! Он может – велеть этому миру, чтоб он был хорошим! Был лучше!

Очнувшаяся суть рванулось изнутри внезапным ликующим зовом, взрывом воли и ясности – и тут же линии Круга на полу вспыхнули белым, и вверху над ними проявился кружащийся венок сил страшным синим огнем видимой части спектра. Юму совершенно не было страшно. Он сам стал огромным, как небо. Как хорошо, что можешь велеть хорошее!! Ух, ведь раньше он все это мог! Так уже было!! Он умеет велеть миру хорошее!! Юм возликовал, выводя точнейшую долгую ноту, которая связала энергии воедино и послала их в цель – туда, где счастье. Чтоб все-все стали счастливы. Чтоб яблоки. И в гости. И чтоб вспомнить. И чтоб Дед всегда… Хор грохотал позади. Да, еще самому – все вспомнить и все понимать!