«Я была помолвлена, – говорит Синтия. – Ну, почти. Я три года встречалась с парнем, и мы вот-вот должны были обручиться. Джон разозлился, когда я отказалась. Он сказал: ладно, пошли тогда после танцев в „Крэк“, выпьем. Я сначала отказалась, а потом пошла. Я, вообще-то, очень долго ждала этого приглашения».

«Я торжествовал, – вспоминает Джон. – Я ее все-таки уломал. Мы выпили и пошли к Стю, по дороге купили рыбы с картошкой».

После этого они встречались каждый вечер, нередко днем вместо лекций ходили в кино.

«Я боялась его. Он был такой грубиян. Никогда не уступал. Мы постоянно ссорились. Я думала: если уступлю сейчас, то так оно и пойдет. А он меня просто испытывал. Я не имею в виду секс – он просто проверял, можно ли мне доверять, ждал, когда я докажу, что можно».

«Я просто был в истерике, – говорит Джон. – В этом загвоздка. Я ревновал ее ко всем подряд. Требовал от нее безоговорочного доверия, потому что его не заслуживал. Я был неврастеник, вымещал на ней свое раздражение… Один раз она от меня ушла. Это было ужасно».

«Я была сыта по горло, – говорит Синтия. – Сил уже никаких не было. Он взял и стал целоваться с другой девушкой».

«Но я без нее не мог. И я ей позвонил».

«Я сидела у телефона и ждала его звонка».

Знакомить Джона со своей матерью Синтия не торопилась. Хотела подготовить мать к этому потрясению. «Джон был не очень-то обходителен, на вид ужасный неряха. Мама и бровью не повела. Она вообще молодец, хотя наверняка надеялась, что вся эта история как-нибудь прекратится сама собой. Но мама никогда не вмешивалась… Учителя меня предупреждали: будешь встречаться с Джоном – с учебой можешь попрощаться. Учеба действительно пошла прахом, и они вечно меня пилили. Уборщица Молли однажды увидела, как Джон меня ударил, прямо затрещину отвесил. Дурочка, сказала, зачем ты с ним связалась?»

«Я два года провел в каком-то исступлении, – говорит Джон. – Либо пил, либо дрался. С другими девушками вел себя так же. Что-то со мной было не в порядке».

«Я все надеялась, он перебесится, но не знала, хватит ли у меня терпения дождаться. Я винила его окружение, семью, Мими и колледж. Джону было не место в колледже. Учебные заведения не для него».

Кконцу 1959 года название The Quarrymen отошло в историю. Пол и Джордж учились в институте и вообще не имели отношения к средней школе «Куорри-Бэнк», а Джон занимался в Художественном колледже. Группу называли то так, то этак, зачастую выдумывали названия экспромтом. На одном выступлении назвались The Rainbows[57], потому что все вышли на сцену в рубашках разных цветов.

По словам Джорджа, после его прихода группа с год топталась на месте; впрочем, сам Джордж играл все лучше.

«Я даже не припоминаю, чтобы в мой первый год в группе нам хоть кто-нибудь заплатил. Мы в основном играли у разных ребят на вечеринках. Приходили с гитарами, и нас зазывали. В лучшем случае нам доставалась бесплатная кока-кола или тарелки фасоли… Деньгами запахло, когда мы стали участвовать в конкурсах скиффла. Мы проходили первые туры, стараясь продержаться подольше и хоть что-то выиграть. Но в таких конкурсах за участие не платят, только за выигрыш, и эти туры длились бесконечно. Несуразно, конечно, – группа, где под восемнадцать гитаристов и ни одного ударника».

Миссис Харрисон была ярой болельщицей Джорджа и его группы, а вот мистер Харрисон сильно переживал. Войну против длинных волос Джорджа и манеры одеваться он проигрывал: жена была на стороне сына. «Я говорила: „Это его волосы“. Почему кто-то тебе указывает, как поступать с твоей собственностью?»