Пожимает плечами.

Снимаю с себя шарф, обвязываю ему шею, закутывая в несколько слоев.

Полотенце в его руках шевелится .

- А чего там у тебя, Степ? - киваю на полотенце.

- Птица, - отворачивает край полотенца. - Или даже утка.

Утка! Действительно.

- Ты где ее взял?!

Здесь пруд недалеко с утками, вспоминаю я. Занесло же ее, дурную, к нам.

- Крылом тут застряла...

В ногах у него моток старой толстой проволоки, одним концом исчезающий между перил.

- Щипнула меня! Во... - показывает красное пятно-ссадину на в основании большого пальца. - Я полотенце взял... Там... - машет неопределённо рукой. - Бросил сверху. И распутал. Взрослые котов так разнимают.

- Молодец. Надо отпустить. Давай? - забираю у него из рук птицу.

Открываю полотенце и получаю нехилых пиздюлей от селезня!

- Эй! - уворачиваясь от твердого и молниеносного клюва. - Вот придурошный! Да, мать твою...

Мощный!

Стёпа заливается хохотом.

Откидываю вредителя в сторону от нас. Растопырив крылья, орет чайкой. Вернее - гусем. Короче орет. И крыло одно неестественно вывернуто.

- Повредил крыло, улететь не может, - комментирую я. - Короче, надо его к травматологу. Врач такой.

- Человеческий? - озадаченно спрашивает Степан.

- Птичьих у нас нет.

Набираю Стефа из травматологии.

- Стеф, здорово. А ты можешь утке крыло вправить?

- В смысле - на спор? - растерянно.

- В смысле - чтобы улетела.

- Хм...

- На балконе тут у нас сидит.

- Ну, неси... свою утку. Не вправим, так съедим.

- Но-но!

- Да шучу я. Неси. Посмотрим.

Накидываю полотенце сверху и после непродолжительных боев, утка снова обезврежена.

Целеустремлённо чешем в детскую травматологию. Она в другом корпусе и нужно пройти через переход на первом этаже.

Вот там моего подельника вдруг опознают.

- Степан! - вскрикивает незнакомая медсестра. - А ну-ка иди сюда! Мама тебя ищет! Папа приехал... Сердится, - многозначительно.

Степан, прикидываясь ветошью, выглядывает из-за моего бедра.

- Иди-иди... - пытается поймать его девица.

Неожиданно он разворачивается и даёт дёру. Она - за ним.

А я как долбоеб стою с уткой посреди больницы. Ну что ж... Зачинщик, как положено сбежал. А мне доводить этот пиздец до конца.

Несу эту радость Стефу. Мы долго ржом над подставой от малого. Усыпив и поколдовав с птицей, находим добровольца из санитарок, кто готов забрать болезного селезня к себе во двор.

Растирая пострадавшие руки, иду обратно через кофейню внизу.

- Ну зачем ты сочиняешь, Степан? - дергаюсь от раздраженного голоса Крынского.

- Да! Утка там была! Я ее спасал.

- Ну какая утка?... - с досадой.

- Настоящая!

Крынский тащит за руку Стёпу к лифту. По инерции, с колотящимся сердцем иду за ними. Ещё не осознав, что это значит головой, но сердцем уже осознав. Оно в истерике пытается выпрыгнуть из грудной клетки.

- Я не вру! И там дяденька был.

Вырывает руку Стёпа.

- Какой дяденька? - останавливается Крынский.

- Ну такой... большой. С бородой.

- Он тебя трогал? Обижал?

- Нет! Добрый. Хороший. У него огонь в горле!

Это он про татуху мою - языки пламени на шее.

- Имя у него, как в сказке.

- В сказке?

- Чудо-юдо? - озадаченно вспоминает Степан.

- Так. Хватит. Ты маленький патологический лжец.

Реально звучит как бред. Но ведь ни слова мальчишка не соврал!

Пытается поймать детскую руку, но Стёпа уворачивается. Хватает за свитер на плече. Тащит дальше. Степан едва успевает за ним.

- Я не вру, пап. Он утку понес... тр-р-равма-та-то-логу. Такой врач. Человеческий. Стеф!

Крынский вздыхает, нажимая на кнопку вызова лифта.

- Наказан. А будешь бегать, я тебя этому Чуду-Юду отдам, честное слово! - в сердцах бросает Крынский.

Они уезжают на лифте.