– Звать – Мишуткой, величать – уткой, – сбалагурил тот, сдобрив шутку коротким смешком, и добавил: – Михаил… Михаил Сердолобов, а величать ни к чему: не дорос ещё.

– Давно в этой части служишь?

– С первого дня призыва, – совсем другим, более уверенным тоном ответил тот.

– А когда же был этот призыв? – улыбнулся Воронов, оценив маленькую хитрость парня, пожелавшего уйти от конкретного ответа, ответив при этом точно на поставленный вопрос.

– В тот день мне как раз девятнадцать с месяцем исполнилось, товарищ майор. – Водитель улыбнулся во все свои тридцать два зуба.

– Тебе бы в разведке служить, а не начальство возить, – покачал головой Воронов.

Он вдруг понял, что этот парень, с виду такой простой, на самом деле не так уж и прост: он наверняка знает больше, чем пытается представить. Может, попробовать «наехать» на него, используя метод кнута и пряника?

– Слушай, ефрейтор, кончай баланду травить: отвечай по существу вопроса, – серьёзно добавил он.

– Слушаюсь, товарищ майор! Шесть месяцев двадцать три дня, – бодро отрапортовал ефрейтор, не отрывая глаз от дороги.

– Значит, при тебе случились эти странные смерти молодых солдат?

– Нет, что вы! – испуганно воскликнул водитель. – Меня не было при их смерти.

– Послушай, сынок, – дружелюбно начал Воронов. – Успокойся, пожалуйста, я ни в коем случае не собираюсь тебя в чём-нибудь обвинять. Тем более в их смерти. Сказав «при тебе», я имел в виду, что ты уже служил здесь. Не так ли?

– Если так, то конечно, – перевёл дух бедняга. – Служил, конечно.

– Вот я и говорю… – Андрей по-свойски положил ему руку на плечо и немного помолчал, словно давая тому возможность оценить свой жест. – Ты ведь не откажешься ответить на пару моих вопросов?

– Так я ж ничего не знаю, товарищ майор! – буквально взмолился водитель: испуг вновь вернулся к нему.

– Давай договоримся так: ты ответишь только на вопросы, на которые сможешь ответить, – терпеливо пояснил Воронов. – Не сможешь – буду думать, что ты этого не знаешь, а вот если знаешь, но не захочешь ответить, то Бог тебе судья! Договорились?

– Хорошо, – неуверенно согласился водитель.

– Тебе известно, что случилось с теми первогодками, которые так скоропостижно умерли?

– Так врачи их смотрели и потом объявили, – как-то слишком быстро ответил он.

– Хотя бы с одним из них ты был в близких отношениях?

– В каком смысле – «близких»? – В его голосе и глазах был такой испуг, словно Воронов обвинил его в чём-то страшном.

– В смысле – приятельских, дружеских, – спокойно пояснил Андрей, сделав вид, что не заметил испуга.

– Двоих я даже в лицо не знал, то есть не видел никогда, одного видел, но не был знаком, а с четвёртым меня познакомил мой земляк, но больше мы с ним не пересекались. – Видно было, как после пояснения Андрея он буквально на глазах успокоился.

– А кто этот четвёртый?

– Зачем вам, товарищ майор? – вновь насторожился он. – Я ж только один раз и поговорил с ним.

– Что ты на дыбы всё время встаешь, словно боишься чего? – недовольно спросил Воронов.

– Ничего я не боюсь, – буркнул тот. – Просто надоели все эти допросы, вопросы, ответы…

– И всё-таки ты чего-то боишься, – подначил его майор.

– А вот и не боюсь: просто надоело.

– Если не боишься, ответь, – прижал его Воронов.

– Севрюгин его фамилия, Парамон Севрюгин… вот.

– Севрюгин… Парамон… – Воронов заглянул в папку, где у него лежали записи, сделанные по ходу знакомства с официальными материалами следствия: «Умер в результате острой сердечной недостаточности», – прочитал он. – Расскажи-ка мне, Михаил, вот о чём, когда ты услышал это заключение медиков, о чём ты подумал в тот момент? Попробуй вспомнить.