Но при этом она была внушительной, властной супругой и матерью и – совершенно очевидно – главой семьи. Дэвид, которого она поймала в семнадцать лет, был у нее под каблуком, что он и сам с удовольствием признавал и чего как будто совершенно не стеснялся. А Терри, как часто бывает с единственными детьми, испытал на себе как привилегии безраздельного материнского внимания, так и его недостатки – и давление, оттого что стал единственным воплощением ее послевоенных надежд и устремлений.

«Мои родители оба надеялись на лучший мир, – писал Терри. – Но мать явно считала, что преуспевать надо уже в этом – и, хотя я этого тогда не знал, подозреваю, что для нее мерилом успеха был я. Космическая гонка еще не началась, а она уже готовилась запустить меня на самую высокую орбиту – за уши, если придется».

Наверное, первым свидетельством этих далеко идущих амбиций стало то, что в три года Терри записали в очень хороший детский сад под управлением двух пожилых светских дам в одном из зеленых районов Беконсфилда. В своих воспоминаниях Терри сравнивал его с дамскими школами из тридцатых – то есть это было место, где ребенку из высшего класса прививали социальные навыки и прежде всего манеры. Делая скидку на возраст их группы, в основном детей учили поднимать руку, чтобы отпроситься в туалет; но кроме этого в учебном плане карапузов присутствовали калистеника и (тут Терри передергивало) народные танцы.

А также нюханье цветов – уж что-что, а это Терри горячо приветствовал.

«Как-то раз одна из тех дам принесла из сада великолепные розы и дала каждому по одной, чтобы мы наслаждались их ароматом, пока она читала:

Понятия не имею, под чем она была, но я унюхался до умопомрачения. Бог весть, как это на меня повлияло, но у меня есть пара догадок».

Кто знает, как бы все обернулось, продолжай Терри обучение в том же утонченном духе. Быть может, он стал великой потерей для ботаники – а то и для народных танцев. Но скоро Терри исполнилось четыре – и его автоматически вырвали из благоуханной гостиной и запустили в куда более традиционную казенную среду Холтспурской начальной школы на Черри-Три-роуд – в полутора милях от дома, на западной окраине Беконсфилда.

Он опоздал к учебе на день. Родители планировали провести летний семейный отпуск в Корнуолле и не собирались сокращать его ради такой мелочи, как первый день сына в новом образовательном учреждении. Позже Терри говорил, что из-за этого беспечного решения стал отставать от сверстников с первого же дня – то есть со второго же, с точки зрения всех остальных. Как минимум это не позволило ему поучаствовать в битве за вешалки. У всех его одноклассников над вешалками были картинки, чтобы их было проще опознавать. Вместо того чтобы в равном бою застолбить ковбойскую шляпу, слона или танк, Терри пришлось мириться с последним оставшимся деревянным крючком, чахнущим под кривоватым изображением двух вишенок^>6. «А ведь у меня были неплохие шансы…» – горестно писал Терри.

Даже под очевидно заботливой опекой миссис Смит, их классной руководительницы, Терри в школе пришлось тяжело. Ему все давалось с трудом. Он начинал писать левой рукой, а на середине страницы переходил на правую^>7. Не сразу начал читать. Ему было интересней искать способы залезть на парту, чем просто за ней сидеть. И в целом он будто не мог сосредоточиться – по крайней мере, на том, на чем и когда требовали сосредоточиться учителя. «Я мог часами напролет висеть вверх тормашками на лещине в нашем саду», – говорил Терри слегка уязвленным тоном человека, чьи таланты не ценили по достоинству. Но в школе требовали большего, чем умения висеть вверх тормашками, и он еще не придумал, что с этим делать.