Мы должны помнить об этом, когда пытаемся понять внезапную популярность этой новой веры.

Это было то личное прикосновение, то непосредственное личное чувство интимности и близости, которые давали христианству такое огромное преимущество перед всеми другими вероучениями. Это и любовь, которую Иисус так непрестанно выражал к представителям всех народов погрязшимв нищете и лишённым наследства,которая исходила из всего, что он говорил. Выражал ли он это точно теми словами, которые использовали его последователи, имело очень небольшое значение. У рабов были уши, чтобы слышать, и они понимали. И, трепеща перед высоким обещанием восхитительного будущего, они впервые в своей жизни увидели лучи новой надежды.

Наконец-то были произнесены слова, которые должны были освободить их.

Они больше не были бедными и презираемыми, злом в глазах сильных мира сего.

Напротив, они были преданными детьми любящего Отца.

Они должны были унаследовать мир и его полноту.

Им предстояло вкусить радости, утаенные от многих из тех самодовольных хозяев, которые уже тогда жили за высокими стенами своих самнийских особняков.

Ибо в этом заключалась сила новой веры. Христианство было первой реальной религиозной системой, которая дала обычному человеку шанс.

Конечно, сейчас я говорю о христианстве как об опыте души – как о способе жизни и мышления. И я попытался объяснить, как в мире, полном морального разложения рабства, благая весть распространилась со скоростью и эмоциональной яростью пожара в прериях. Но история, за исключением редких случаев, не занимается духовными приключениями частных лиц, будь они свободны или в рабстве. Когда эти скромные создания были ловко организованы в нации, гильдии, церкви, армии, братства и федерации; когда они начинают подчиняться единому руководству; когда они накапливают достаточно богатств, чтобы платить налоги, и чтобы можно было принудить их к созданию армий с целью завоевания народов, тогда, наконец, они начинают привлекать внимание наших летописцев и им уделяется серьезное внимание. Следовательно, мы знаем очень много о ранней церкви, но чрезвычайно мало о людях, которые были истинными основателями этого института. Это довольно прискорбно, ибо раннее развитие христианства-один из самых интересных эпизодов во всей истории.

Церковь, которая в конце концов была построена на развалинах древней империи действительно представляла собой сочетание двух противоречивых интересов. С одной стороны, он выступала как защитник тех всеобъемлющих идеалов любви и милосердия, которым учил сам Христос. Но, с другой стороны, она оказалась неразрывно связанной с тем сухим духом провинциализма, который с начала времен отделял соотечественников Иисуса от остального мира.

Проще говоря, она сочетала римскую эффективность с иудейской нетерпимостью и в результате установила царство террора над умами людей, которое было столь же эффективным, сколь и нелогичным.

Чтобы понять, как это могло произойти, мы должны еще раз вернуться ко временам Павла и к первым пятидесяти годам после смерти Христа, и мы должны твердо осознать тот факт, что христианство началось как реформаторское движение в лоне еврейской церкви и было чисто националистическим движением, которое вначале угрожало правителям еврейского государства и никому другому.

Фарисеи, которым довелось быть у власти, когда Иисус был жив, понимали это слишком ясно. Вполне естественно в конечном счете они опасались окончательных последствий агитации, которая смело угрожала поставить под сомнение духовную монополию, основанную ни на чем более существенном, чем грубая сила. Чтобы спастись от уничтожения, они были вынуждены действовать в духе паники и отправили своего врага на виселицу до того, как римские власти успели вмешаться и лишить их жертвы.