– Молодец, Катрин! – крикнул на скаку король. – Ты достойна называться царицей амазонок.

Эта королевская похвала была для истерзанной души Екатерины лучшей наградой.

Немного погодя, Екатерина увидела мчащегося кабана, за которым, вися у него на хвосте, неслись наиболее вязкие гончие, выжлятники и устремившийся за ними король, за которым ринулась и Екатерина. Ее конь едва касался ногами земли. Вдогонку ей на звуки гона бросились и оставшиеся далеко позади придворные.

– Генрих, а твоя жена смелая и находчивая, – кивнув в сторону Екатерины, заметила Диана. – Мне пора познакомиться с ней поближе, тем более что она – моя дальняя родственница, которая стала твоей женой не без моего участия.

Генрих с удивлением посмотрел на даму своего сердца.

– Сегодня подходящий для этого день. Не забывай, у твоей жены, пусть и некрасивой, и нежеланной, есть три уникальные драгоценности – Милан, Генуя и Неаполь.

– Пока только на словах, – буркнул Генрих.

В этот миг гончие, подстрекаемые криками короля и выжлятников, всей огромной сворой накрыли кабана, вокруг которого широким кругом расположились подоспевшие охотники и дамы, остановившиеся чуть поодаль отдельной группой.

Екатерина не сводила глаз с яростно защищающегося кабана, искалечившего несколько собак. Королю подали охотничью рогатину, и метким ударом в сердце Франциск сразил наповал могучего зверя. Всеобщее ликование эхом отозвалось по лесу.

Поздравить короля с победой Екатерина подъехала первой из дам.

– Катрин, тебе понравилась охота?

– О, да. Но больше всего мне понравился король. Меткий удар в самое сердце могучего зверя был воистину королевским.

– А ты, оказывается, великолепный дипломат, – король непринужденно рассмеялся.

Екатерина рассмеялась вместе с ним. Она не думала, что сможет снова так беззаботно смеяться. Главное, она одержала первую, пусть и небольшую победу в чужой стране.

Вдруг она увидела рядом с собой Генриха и его постоянную спутницу. Улыбка Дианы на этот раз предназначалась Екатерине.

– Мадам, вы – лучшая наездница в нашем королевстве. Между прочим, моя бабушка по линии матери приходится родной сестрой вашему деду по материнской линии. И я рада сообщить вам об этом.

– Значит вы – моя дальняя кузина? – мило улыбаясь, уточнила Екатерина.

В этот раз Генрих был настроен более дружелюбно по отношению к жене.

– Да, Диана де Пуатье – мой друг и твоя родственница. И нас всегда должно быть трое. Запомни это, Катрин.

«Мужайся, – приказала себе Екатерина, – и улыбайся Диане, не смей выдать ни взглядом, ни жестом свою неприязнь к ней».

– Я счастлива обрести родственницу и друга в вашем лице, мадам, – покорно произнесла герцогиня Орлеанская.

Первый год пребывания Екатерины во Франции подходил к концу. Все пережитые за год испытания изменили жизнерадостный ее характер, сделали замкнутой, осторожной и предприимчивой. Идеалы и мечты юности, о которых она вела длительные беседы с Ипполито, – вернуть Флоренции былое величие Медичи, покровительствовать выдающимся философам и художникам, сделать счастливым многострадальный народ Италии – улетучивались, уступая место трезвому прагматизму. В один из дней по приезде в Париж, как и в тот страшный день, когда ее в одежде монахини везли по Флоренции, она поняла, что еще один период жизни закончился. Тогда – детства, теперь – юности. Екатерина стала не по годам взрослой. Она мучительно искала ответа на вопрос, почему ее супружеская жизнь с самых первых дней пошла совсем не так, как хотелось? В своем желании сблизиться с Генрихом она постоянно натыкалась на стену равнодушия. Муж заглядывал утром в ее апартаменты, чтобы поклониться и, не сказав ни слова, уйти. Изо дня в день повторялось одно и то же. Их беседы были краткими и редкими. Ее терзало ощущение своей отвергнутости, боль, которую женщины с их чувствительностью к такого рода страданиям испытывают особенно остро. Ей стало известно, что Генрих безумно, как одержимый, влюблен в Диану де Пуатье. Она притворялась, будто не замечает унижений, которым ее подвергает муж, и научилась быть терпеливой. Со стороны отношения Екатерины и Дианы казались теплыми, даже дружескими. В поведении герцогини Орлеанской не было и намека на ревность. Екатерина выжидала!..