, которого Тёма неплохо знал и раньше. Журналисту в его работе приходилось посещать всякие места. И такие как морг, и кладбище, и всякие притоны, и злачные места. В одном из таких злачных притонов он и познакомился с Сачковым. Теперь тот, время от времени, позванивал муравью на работу и за пятерку сообщал ему о каком-нибудь интересном случае из своей практики. Парень он был прыщавый, с заиканиями и нелепыми шуточками, безуспешно волочился за девушками, усиленно зубрил медицину и мечтал о карьере пластического хирурга.

Милиционер навис над дремлющим Сачковым и молча начал на него таращиться, ворочая черными усищами. Тёма не выдержал и стукнул кулаком по звонку, который был прилеплен на старую жвачку к парапету. Звонок громко звякнул, и Сачков подскочил от неожиданности.

– Вы чё расшумелись, – просипел он глухим, сорванным голосом, – тише можно?

– Боишься, покойники проснуться? А зачем тогда такой звонок сюда прилепил, – весело спросил Тёма, помня, что он, согласно характеристике следователя Тараканова, еще и балагур, – что с голосом Семён? Простудился?

Кузнечик махнул лапкой и, ухватив себя за горло другой лапкой, еле выдавил:

– Вчера пели в караоке-баре с корешами с курса. Наорались так, что – вот результат. Острый ларингит. Теперь пиво неделю пить нельзя.

– Потом поделитесь впечатлениями о вечеринках, – грубо прервал их Тараканов, – показывай тело номер 1702/179235.

Сачков медленно выполз из-за своей стойки.

– Утром что ли не нагляделся на него. Вскрытие уже провели, результаты я тебе хотел послать в отделение почтой. Но не успел. Сейчас найду, – он начал рыться в картонной коробке с корреспонденцией на отправку.

– Куда я его тут сунул-то, – сипел кузнечик, – мне вообще говорить нельзя, а то осложнение будет.

– Ну, вот и молчи, а дело делай, – опять нагрубил Тараканов, – показывай тело, результаты потом отдашь.

Семён вяло махнул на него рукой и вытащил здоровенный желтый конверт, запечатанный восковой печатью с гербом больницы. Он, молча и выразительно, взмахнул своей короткой ручкой в сторону милиционера и отдал ему конверт. На, мол, получите и распишитесь. Потом схватил со стола связку ключей и, толкнув ногой вращающуюся дверь, повел лейтенанта и журналиста по белому, выложенному кафелем коридору, в котором с треском мигали люминесцентные лампы. Они прошли через коридор, потом через зал вскрытий вошли в больничное хранилище тел, или попросту в холодильник. Весь зал был забит каталками с покрытыми простынями телами на них. Обе стены, справа и слева от входа, и от пола до потолка занимали ящики морозилок различного размера.

Тёма был здесь далеко не в первый раз, но, как и всегда, почувствовал легкую тошноту и головокружение. Смертей он видывал достаточно, видел смерти и страшные, и безобразные. Иногда тела представляли собой высушенные мумии, иногда мокрые плоские лепешки, были и расчлененки, и куча всего, от чего нормального муравья начинало выворачивать наизнанку. Увиденное в морге он всегда переносил с большим трудом.

– Вскрытие делал доктор Иоганн Фаустович Долгоносов36, – просипел Семён, – но, как ты и сам понимаешь, Тараканов, тут особенно и не пришлось делать вскрытие. Вот тело, смотри Тёман.

Интерн остановился около одной из каталок, на которой угадывалось длинное толстое тело и откинул простынь. Тёма вытаращил глаза и даже не сразу понял, что это такое перед ним. На каталке лежала прозрачная оболочка, сохранившая форму тела. Внутри оболочки не было никаких признаков внутренних органов, крови или вообще хоть чего-нибудь. Просто пустая хитиновая оболочка