Как теперь вести себя? Как-как, для начала выпить рассказать о себе, в смысле легенду, расспросить его. Хорошо бы фотографии принёс показать, если так и сделает, то можно начать прокачивать по первому лицу. А если не принесёт? Тогда незаметно напроситься в гости, там -то уж точно покажет. В любом случае, Горовым следует интересоваться, только если это не вызовет даже малейшего подозрения. Да, ставки слишком высоки».

***

Устюгов появился около восьми вечера. Пришёл не с пустыми рукавами, с собой была бутылка водки, сало, лук, хлеб, селёдка. «Да не густо, паёк -то у них, видать, простой, не наш наркоматовский», – обрадовался Матвей. Пока его старый товарищ не походил на бюрократа-перерожденца. Достав свои столичные изыски, Матвей вызвал неподдельное восхищение у Сергея, который, потирая руки, заговорил об удачливой избранности московских товарищей. При этом в словах его не было ни грамма зависти или враждебности, что ещё больше успокоило Матвея.

Друзья приступили к трапезе и часа два болтали, перебивая друг друга, вспоминая прошлое и рассказывая о себе.

– Вот так я с тридцать четвёртого и работаю здесь в коммуне. Как ты в Москву перебрался, так я сюда. А про тебя, Матвей, говорили, что из органов попёрли, я уж грешным делом подумывал, а не враг ли ты оказался. Ты уж меня строго не суди за это, хорошо, что не враг.

– Да нет, враки всё это. Никто меня никуда не гнал. Поработал я в центральном аппарате, да не понравилось, если честно. Нету там той свободы действия, всё как под микроскопом, а чуть что и сам понимаешь… А тут как раз набирали инструкторов, чтоб и боевой опыт был, и рукопашная подготовка, и стрельба. Чтоб и по линии Коминтерна работать могли, и здесь, дома. А ты же мой опыт ЧОНа знаешь, ну и предложили. А что, работа интересная, командировки, не скажу куда, но… понимать должен. Да что я о себе, ты-то как здесь? Поди, не работа, а сплошной отдых?

– Брось ты, Матвей, какой отдых? Ты что, наоборот один геморрой, с этой коммуной. Людей ведь новых воспитывают. А для чего? Для Мировой Революции. И как ты думаешь, наши враги будут на это спокойно смотреть? Ты не представляешь, сколько я здесь уже всякой швали отловил. Месяца не проходит без задержаний: то шпиона внедрят, то сталинисты недобитые пропаганду вражескую ведут. То урки под видом пролетариев заселяются, чтоб значит, баб коммунарских оприходовать, да под шумок магазин или оружейку вынести. А недавно вообще церковников-сектантов прижал, развели здесь агитацию, понимаешь.

– А как коммунары к этому всему? Неужели клюют?

– А коммунары они что, молодые же, вот их то в одну крайность, то в другую тянет. А я выпутывай их. Они, значит, рыло своё везде, где не надо суют, а я их вытаскивай, людей этих новых. Суки они. Не все конечно, но… Хватит, Матвей, не наступай на мозоль больную. Давай лучше фотографии покажу, принёс я тут, погляди, как живу.

Пока рассматривали фотографии, Матвей в очередной раз оценил, что Устюгов остался таким же, как раньше, рубаха-парнем, даже сейчас в беседе допускал крамольные высказывания про коммунаров. «Значит, не боится меня, принимает за своего, это хорошо, доверие это главное, так дальше пойдёт, можно подумать о добровольной вербовке», – довольный собой размышлял Матвей, рассматривая очередную фотографию.

Примерно ещё через двадцать минут просмотра , настроение Матвея начало меняться в противоположную сторону. До него, наконец, стало доходить, что с фотографиями что-то не то. Нет, фотографии были обычными, но вот ни на одной из них не было Горового. Была и ещё одна странность, ни на одном фото Матвей не обнаружил заскобленное лезвием лицо. «Что это среди массы знакомых не оказалось ни одного врага народа? Или ты их не считаешь врагами, поэтому и не ретушируешь?» – думал Матвей. Первое положительное впечатление об Устюгове начало улетучиваться. Синцов стал подозревать нехорошее.