В одном из последних сеансов психолог предложила Ирине нарисовать мост. "Это может помочь тебе увидеть свой путь", – сказала она.
Ирина долго думала и затем нарисовала. Мост был изгибом, его основание крепилось к земле, а верх касался облаков. В этом рисунке она ощутила свою силу. Мост был не только символом её боли, но и тем, что соединяло её с жизнью, с будущим, с тем, что когда-то казалось невозможным.
Она перестала бояться будущего. Оно было. И она шла к нему. Шла через реку, через горе, через свою боль. С каждым шагом мост становился крепче, а река – не такой уж страшной.
Ирина поняла: горе не даёт ответов на все вопросы. Но оно даёт время. Время научиться жить с этим, не уничтожая себя, а становясь сильнее. Как река, которая меняет своё русло, но не исчезает. Как мост, который стоит на своём месте, соединяя два берега, два мира.
Она начала верить, что жизнь снова может быть полной. Не такой, как раньше, но всё же. И этот мост стал её путеводной нитью, её символом восстановления.
Ирина проснулась с рассветом. Момент, когда первый луч солнца коснулся её лица, был одновременно странным и знакомым, как запах леса, который она когда-то знала, но забыла. Солнце, как маленькая, едва заметная искра, что пробивает туман, медленно наполняло её комнату светом. Она сидела на краю кровати, слушая, как мир вокруг неё пробуждается. И снова она услышала тот старый, утомлённый вопрос: «Зачем я просыпаюсь?»
Но на этот раз вопрос не был угрожающим. Он не заставлял её зажмуриться, не перекрывал воздух, не оставлял её в пустоте. Он был всего лишь вопросом – вопросом, на который она уже не искала ответов.
Утро переставало быть чужим, и она начинала встречать его как старого друга, который приходит принося надежду.
«Почему я просыпаюсь?» – она улыбалась. Это была улыбка от того, что она всё ещё здесь. Всё ещё жива. Ирина почувствовала, как её сердце, раньше зажимающееся в тугой комок, теперь начинает биться чуть мягче, чуть вальяжней, как река, что медленно раскрывает свои воды, раздвигая берега, наполняя пространство за пределами её тела.
Она встала. Кухня была пустой и тихой. Когда-то она была наполнена звуками его смеха, его шагов, звоном чашки. Но теперь на кухне был лишь хрупкий свет, льющийся сквозь окно, и лёгкий шум дождя за окном. Дождь, как и горе, тихо падал, не требуя внимания, но точно знал, как напомнить о себе. Иногда ей казалось, что этот дождь был ей сродни – он так же не знал ответа, зачем падать. Он просто был.
Ирина открыла шкаф. Чашка, из которой она пила каждый день, теперь казалась чуждой. Она не могла больше пить из неё, потому что каждый глоток в тот момент становился болью – болью отсутствия. Но, возможно, именно в этой чашке, наполненной не кофе, а тишиной, она и начинала понимать – можно научиться существовать с этой пустотой. Иногда надо просто признать её. А может, даже полюбить.
Психолог говорила, что горе – это не монстр, который появляется и исчезает. Горе – это процесс. Как дождь, который льется не в одну сторону, а каждый раз, по-разному. Сегодня он может быть мелким, завтра – сильным и беспощадным.
Ирина помнила её слова: «Горе – это как облако, которое висит над тобой. Оно не уходит за один день. Но со временем ты начинаешь видеть, что облако не такое большое, как кажется в самом начале. И оно всё-таки движется. И ты с ним. Ты можешь пройти через это облако и выйти на свет.»
Она стояла у окна, не отрывая взгляда от пустынной улицы, с каждым мгновением всё больше погружаясь в размышления о времени. Время. Когда-то она думала, что это только моменты, того что было – его руки, его слова, его смех. Но теперь она начала ощущать время иначе. Оно было как река, в которой все утраты, все потери, как камни, оседают на дно. Как под струями воды гладкие камни, так и её жизнь обрела новые очертания, медленно, почти незаметно.