– Если честно, то не знаю, что сказать, – вздохнула я, от волнения оттягивая пальцами серебряные кольца в ушах. – Да, я не любила заниматься спортом и особых успехов в играх никогда не добивалась.

– Угу, – загадочно произнес он, качая головой. – Угу.

Казалось, доктор Холл именно такого ответа и ждал, и это меня еще больше разозлило. Я как будто играла в непонятную игру с человеком, который не только знал все правила, но и видел мои карты. Такая игра мне не нравилась. Пусть играют без меня.

– У вас есть водительские права? – спросил он.

– Нет, – отрезала я.

Я не привыкла грубить старшим, и врачам особенно, но у меня было отчетливое чувство, что мне что-то угрожает, и я инстинктивно пыталась защитить себя.

– Почему нет?

– Потому что в Нью-Йорке машина не нужна.

Я не собиралась рассказывать ему о том, что мой инструктор в автошколе, Эл Корбасси из Стейтен-Айленда[2], остановил машину во время нашего третьего урока и напрямую сказал, что вернет мне деньги, но дальше учить меня не будет. Такого безбашенного вождения он в жизни не видел, пояснил мне Эл. Я перестраиваюсь не глядя, подрезаю идущих сзади, игнорирую знаки «Стоп» и все норовлю зацепить припаркованные автомобили. «Может, потом когда-нибудь еще попробуете», – сказал мне Эл на прощание, после того как напоследок отвез меня домой.

Понимая, что его вопросы уперлись в глухую стену, доктор Холл подтянул свой табурет чуть ближе ко мне и спросил:

– Вы видите мою руку?

– Что? – переспросила я, повышая голос. Лицо мое уже пылало. – Не понимаю, о чем вы говорите.

– Вот рука. Вы ее видите?

Я повернула голову вправо и действительно увидела в нескольких футах от себя его большую мясистую руку с пальцами-колбасками.

– Да, теперь я ее вижу! – воскликнула я. – Вот она! – Я спешила, у меня было такое чувство, словно надо успеть заскочить в вагон метро, двери которого уже закрывались. И я решила, что успела заскочить, прежде чем поезд отошел от станции. Я же видела его руку.

Но было поздно. Доктор Холл повернулся ко мне спиной, чтобы что-то записать, и по тому, как долго он писал, я поняла, что его тесты не прошла, – ни один из них. В противном случае писать было бы нечего.

«Я ответила на все его вопросы, – думала я, наблюдая за тем, как он пишет, – но он так и не сказал, что у меня все в порядке, и не пожелал мне удачи и успехов в учебе».

Было очевидно также, что, провалив испытания, я подтвердила некоторые из его предположений. Во мне поднималась волна ужаса, которая подавляла собой то раздражение, которое я испытывала.

Я сложила руки на коленях и сжала их. Сердце бешено колотилось.

«Что-то не так, – поняла я. – Что-то случилось».

Наконец доктор Холл щелкнул шариковой ручкой, убирая стержень, и, повернувшись к двери, позвал медсестру.

– Подготовьте ЭРГ, – сказал он.

– Что еще за ЭРГ? – тихо спросила я. Я буду хорошая, послушная и, может быть, понравлюсь ему настолько, что он скажет наконец, что у меня все в порядке.

– Электроретинография. Измеряет электрическую реакцию сетчатки на свет, – сказал он. – Мы ее сейчас сделаем, а потом обсудим результаты.

Я прошла в соседний кабинет за медсестрой, где она еще раз закапала мне глаза. Затем она подвела меня к большому, вызывающему трепет аппарату, из которого торчало множество красных и черных проводов.

– Сейчас вот эти электроды мы поместим вам на глаза, – объяснила медсестра.

Я подумала: «Интересно, имела ли эта сухая и лаконичная презентация успех хоть у одного пациента? Нашелся ли хоть один, который после этого сказал: “Отлично, давайте приступим”?» Я подняла руку, останавливая ее.