В цирковом училище я занималась под руководством настоящего ветерана Шанхайского цирка, мастера Ляо. Каждое утро этот маленький улыбчивый человечек с несгибаемой волей заставлял меня стоять на руках, отжиматься, подтягиваться до умопомрачения. К концу лета я уже в совершенстве владела своим телом, каждая из моих мышц могла похвалиться идеальным состоянием, ведь они не пропускали ни одной тренировки. Я могла дотянуться пальцами ног до головы в стойке на руках. Вряд ли это поможет мне в поиске работы, зато мне будет чем повеселить друзей на вечеринке. Полный контроль над своим телом невероятно возбуждает.

В качестве платы за учебу я занималась клоунадой с детьми в летнем лагере циркового училища. Сначала я получала прилив эндорфинов во время утренних тренировок, а затем ощущала не меньший кайф, работая во второй половине дня с милыми дошкольниками, потомством бывших хиппи. Там была русская девочка, родители которой время от времени нанимали меня в качестве няни. Мы ходили с ней в парк Золотые ворота, и я заплетала по-французски ее длинные светлые волосы, а она учила меня говорить по-русски разные фразы, типа «Меня зовут Николь, и я люблю кашу». Это приносило мне располагаемый доход, а главное, я приобретала уверенность в том, что однажды смогу стать компетентной матерью даже при ухудшающемся зрении.

Вечерами и по выходным я подрабатывала в кафе в Беркли, которое действовало на принципах справедливой торговли, и репетировала свою роль в эксцентрической комедии, ведущую мужскую роль в которой исполнял Олли, ставший моим бойфрендом.

Наш роман не мог похвастаться ни сладостью наших отношений с Лягушачьими лапками, ни нежностью, которую я, пусть на короткое мгновение, испытала в отношениях с Дэвидом. Это была странная, кривобокая любовь. Я жаждала Олли всеми клеточками своего существа, а он… в некоторой степени симпатизировал мне. Трудно было сказать, какое место занимали его чувства ко мне на любовной шкале; наверняка они были сильнее, чем просто «нравится», но и до «люблю» явно не дотягивали, поскольку не мешали ему трахать свою бывшую при каждом удобном случае. Наши с ним отношения вызывали в памяти костюмированную любовную мелодраму с бурными сексуальными сценами, где герой рвет на героине корсет и она ему нехотя уступает, постепенно все больше распаляясь. Лампа летит на пол. Шум у стены приводит в смущение соседей по комнате. Это была не совсем та Большая Любовь, которую я поклялась себе отыскать, но имитация была неплохая. Во всяком случае, запоминающаяся.

Однажды вечером, расслабленно лежа рядом с Олли в ванне, я решила поднять тему своей глазной болезни. Осторожно объяснила ему, что у меня есть проблема с глазами, что я не вижу в темноте и у меня нарушено периферийное зрение. Рассказала о жирном докторе с Парк-авеню. Я ни с кем не делилась своими проблемами уже год или два, и мне не хватало практики в этом деле, поэтому вся моя исповедь получилась туманной и торопливой, и я сразу пожалела, что вообще заговорила об этом. Он мычал, хмыкал, но ничего не сказал. Несколько дней спустя, во время очередной сцены с разрыванием корсета, я случайно заехала ему локтем в челюсть.

– Твою мать! – вскрикнул Олли, хватаясь за подбородок.

– Извини, – сказала я, краснея от смущения. Я ждала, что теперь, зная о моих печальных обстоятельствах, он отнесется к этой ситуации с пониманием.

– Поосторожнее в следующий раз, – пробурчал он и вернулся к прерванному занятию.

То ли Олли не слушал меня, то ли предпочел не слушать. В любом случае мне не следовало рассказывать. В этом отношении он был прав: в следующий раз я буду более острожной.