Как в старом голливудском фильме, через несколько минут брат остановил машину возле обувного бутика на Пятой Авеню, вышел из машины и вежливо предложил мне выйти вместе с ним, но я шикнула на него: «Как я пойду, я же совершенно босая!» – откинула подол платья и показала ему голые ступни. Он снова разразился истеричным смехом.

Высокий, стройный и очень худой, с растрепанными черными волосами и смуглой кожей, немного влажной от пота, Юкия был тогда одет в школьную униформу: в белую рубашку, заправленную в черные брюки, – именно таким почему-то он врезался в мою память и теперь всегда, думая о нем, я вспоминаю его тогдашний по-детски невинный образ, – на глаза Виктории навернулись слезы после этих слов, но она тут же смахнула их и, будто ничего не было, продолжила:

– Сиди тогда в машине, я куплю тебе какие-нибудь туфли, – брякнул он и захлопнул дверцу, прежде чем я успела что-либо ему сказать.

После томительного ожидания я в конце концов увидела его выходящим из магазина с несколькими коробками обуви.

– Ты что, купил их все? – воскликнула я и принялась судорожно распаковывать туфли.

– «Дайте женщине пару хороших туфель, и она покорит мир!»1 – улыбаясь, ответил он.

– Скорее всего, ты понятия не имеешь, кому принадлежит эта фраза, – еле слышно пробубнила Виктория себе под нос, будто понимая, какими, должно быть, бессмысленными кажутся Блэйму ее слова.

Девушка замолчала, сверля взглядом своего собеседника, растерявшегося от услышанного. Не дав ему времени на то, чтобы хорошенько обдумать и как-либо отреагировать, она надменным тоном проговорила:

– Ты думаешь, я не знаю?

– О чем? – с тревогой переспросил он ее.

– О том, что вы живете вместе как любовники, – вдруг как бы невзначай проговорила она.

– Откуда…

– Неважно, – грубо перебила она. – Неважно, откуда я это знаю. Единственное, что меня поражает в этой ситуации, это как у тебя только духу хватило решиться на столь отчаянный поступок, начать жить с человеком, который убил твоего отца?

Блэйм побледнел.

– А я думала, что это Юкие пора в сумасшедший дом, – она нервно перекинула одну ногу на другую. – Ты что, думаешь, он исправится? Что бремя за тот грех, который он совершил, со временем станет легче? А ты сказал ему, что Лэсли Хаббард умер и что ты похоронил отца?! Или он до сих пор думает, что твой отец в коме? – уже почти крича, закончила она.

– Нет, – тихо прошептал Блэйм.

Предательский ком подкатил к его горлу.

– На что ты надеешься? Думаешь, он изменится? Станет рядом с тобой другим человеком? Опустись с небес на землю, Блэйм. Он никогда никому не откроется! Как я ни билась! Как ни пыталась! Что только ни делала, он все равно держал меня на расстоянии, совершая одну ошибку за другой. Юкию ничто не изменит, он так и будет жить в этой пустоте и окружать себя тьмой, потому что ему так комфортно…

– Прекрати! – вскочил Блэйм, прикрикнув на нее.

Люди за соседними столиками начали вопросительно оглядываться на них.

– Сядь, – приказала она ему.

– Нет, ты не можешь быть такой бессердечной!

– А что можешь ты? Насколько я помню, вы со своей мамой лишились ежемесячного пособия, которое выделял мой отец на лечение Лэсли Хаббарда и на его благотворительный фонд, и остались практически без средств к существованию, – она с презрением посмотрела на него. – Почему бы тебе не вернуться обратно в Англию и не начать помогать матери? Окончить школу, для начала.

Блэйм не стал ничего отвечать ей.

– Забудь про Юкию, он не твоя забота… Точнее, он не по зубам такому юному и глупому мальчишке вроде тебя. В попытке помочь ему ты только загубишь свою жизнь.