Почему в кавычках?

Так ведь не мной всё это сказано, здесь лишь эти всем известные аксиомы Сознания собраны воедино.

– Да много чего интересного говорит мой папа, – увлёкшись разговором, вытирает наконец она свои слёзы. – «Вот и Всё!», например.

– Кто этот Всё?.. – тут же выдаю давно мной усвоенное.

– Почему кто?.. – втягивается она в старинный диалог. – Всё – это не кто, это конец, конец всему!..

– Или начало… – перебиваю закономерно. – А что ещё ты помнишь? – сбиваю направление мысли, нарочито хмуря брови и отгоняя присущие нам всем тщеславные мыслишки.

Ну, в конце-то концов, не для того спросил, чтоб выяснить потерянность своих прошлых фантазий во времени, а чтоб понять во всём этом главное.

– «Здесь вам не тут», – выдаёт она, подозрительно следя за мной.

– Где… не здесь? – тут же парирую очевидным.

– Ту-у-ут!.. – дивясь моей осведомлённости, машинально тянет она, вытаращив глаза.

– Понятно! – отрезаю, не дав ей опомниться. – Что ещё?

– Ещё?.. – задумывается. – Что «…в на-ча-ле было…» – тянет по слогам.

– Слово? – подсказываю.

– Да! – радуется.

– «И Слово было у…» – продолжаю.

– Бога! – улыбается.

– «И слово было…» – улыбаюсь вместе ней.

– Жизнь, – радостно заливается она солнечным светом.

А и правда: почему б первым словом у зарождающегося по немыслимым человеку законам Сознанию не быть слову Жизнь.

Ведь и у Бога должна быть своя Колыбель, Мать!

Главное во Вселенной – это Жизнь!

– Бог, – смеясь, поправляю я.

– Бог и есть Жизнь, – легко парирует она чем-то новым, пока ещё неизвестным мне в нашем времени.

– Ну-у, – тяну, задумавшись, – видимо, да!

– А время – одна из форм проявления Жизни, Бога.

– Ну-у, – осторожно тяну, дивясь её уверенности, – возможно.

– Так ещё в ваше время утверждал академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, – серьёзнеет, – а после… и многие другие, и папа тоже.

– Да неужто ты читала Лихачёва? – смотрю с нескрываемым восхищением, боясь обидеть, поинтересовавшись возрастом.

– Нет, – огорчается, – не читала, папа не разрешил пока свой экземпляр дедушкиной книги брать, а с экрана читать я так и не научилась.

– Почему это не дал? – откровенно удивляюсь.

Там, в моей «Потерянной тетради», такого не было. Там всё ровно наоборот: ей была доступна вся домашняя библиотека, в которой каждый экземпляр печатных на хрупкой бумаге книг, уже много десятилетий не печатающихся в её время, считался по-своему единственным, эксклюзивным. Потому как каждый из них нёс в себе не только идеи с автора, но и уникальные мысли, а иногда настоящие откровения в качестве пометок на полях её читателей.

Впрочем, за прошедшие три года, как «Потерянная тетрадь» увидела Свет, что-то могло измениться. В конце-то концов, кому как не мне знать, что перерождённая в материю Мысль живёт совершенно своей, неподвластной автору жизнью.

– Так ведь папа со своими экземплярами вечных книг никогда не расстаётся, – поясняет девочка. – Держит их у себя на столе в строгом порядке и последовательности для работы с ними.

– Всё так серьёзно? – выдыхаю недоверчиво.

– Да-да! – вспыхивает. – Папа говорит, что в прошлом всегда можно найти… настоящее.

– Это правда, – соглашаюсь. – И даже наше завтра, потому как «…что было, то и есть…».

– «…и будет что было…» – подхватывает она.

– «И всё в мире – суета сует, и…» – цитирую по памяти, борясь с искушением поинтересоваться её возрастом.

– «…томленье духа!» – ставит она точку. – А всё потому что время, как утверждает папа, прежде всего величина относительная, хотя это и не доказано наукой до сих пор.

– Поня-ятно, – тяну ошарашено. – Но что всё-таки лично тебя так расстроило во всём этом? Почему ты расплакалась?