Спутала бы. Если бы знал.

– Ты развлекался, да? – прошептала я. – Просто развлекался…

Я просмотрела номера статей, за которые был осужден. Горло сдавило, словно кто-то вонзил туда острый шип. Больно. На уровне тела, не только чувств.

Прочла обстоятельства ареста.

Увидела фото, где он стоит на мосту, слегка расставив руки в стороны, словно в раздумьях – поднять или нет. Женщину с младенцем на руках, она рядом, около заблокированной машины, смотрит на него.

Нехорошее предчувствие усилилось.

Кто она?

На следующем снимке она старше и в другой обстановке. Дина Кац. Темноволосая женщина с драматической внешностью. Улыбается, но у нее глубокая тоска в глазах. Из-за этого хочется на нее смотреть. Из тех людей, что увидишь и потом не забудешь. В ней тоже есть крупица неясной темноты, которую я разглядела в Андрее. Красивая, но странная. Не от мира сего…

В глубине квартиры хлопнула дверь – вернулась хозяйка.

Я спрятала телефон, мысленно все еще пребывая в прочитанном, пыталась это переварить. Хорошо, что он не знает, где я… Даже если донесут, Андрей не сможет меня найти. Только вот к тете, адрес которой он легко узнает, мне возвращаться нельзя. Учебу тоже придется бросить. Забыть о старых друзьях и местах, где я появлялась. Придется поменять врача и переехать… У меня сердце холодело при мысли, что он или его друзья смогут меня найти.

Я поежилась, вспомнив взгляд Шелехова.

Он так холодно смотрел… К взгляду Андрея я привыкла, но он…

– Лена, – позвала хозяйка. – Ты дома? Вещи раскиданы…

Когда попала в квартиру, кажется, бросила все в коридоре, под таким была впечатлением.

– Сейчас уберу, – пробормотала я, поднимаясь с постели.

Поморщилась: пока лежала, тянущая боль почти не ощущалась, но сейчас усилилась. Нехорошая какая-то боль.

– Галина Петровна… – от боли даже дыхание перехватило. – Я не могу… Мне плохо.

Я согнулась, придерживая поясницу и прикрыла глаза, как больная птица. Хозяйка остолбенела на пороге.

– Вот так новость… Леночка, ты беременна?

Я могла только дышать. Из-за позы видно, что я в положении даже под просторной футболкой. Слишком красноречиво дышу и держусь за спину. Сейчас начнется… Погонит с квартиры: кому нужны эти проблемы, детские крики по ночам. Ладно, и так придется съезжать.

Я кивнула.

– Тебе плохо? Ляг!

– Живот болит, – простонала я, пытаясь устроиться на кровати.

 – Давно? Хватает сильно?

– Несколько часов. Да.

– А с лицом что?

Я забыла про ссадину.

– На меня напали, – я начала придумывать на ходу. – В подъезде, испугали сильно.

– Тебе врача нужно, Лен, – неожиданно серьезно заключила она. – Скинуть ребеночка можешь. Пойду скорую тебе вызову.

Я хотела заспорить, но не стала. Легла на бок и уткнулась лицом в подушку. Она пахла лимонной свежестью – запах лимона напомнил об Андрее. Страдальчески сжала губы и заплакала: от страха, боли, неясных перспектив…

Я не хочу быть одна.

Только сейчас поняла, насколько сильной женщиной была моя мама. Я не такая. До безумия рада, что сняла комнату и хотя бы хозяйка обо мне похлопочет, но мне бы хотелось, чтобы это был кто-нибудь близкий: мама, или тот, кто сделал мне ребенка, если бы он был другим…

Маленькое желание, которое никогда не сбудется.

– На вот, выпей, – хозяйка принесла мне стакан воды. – Скоро будут.

Я в одиночестве давилась водой и слезами, пока они не приехали.

– Что со мной происходит? – взволнованно спросила я, когда в комнату вошла молодая врач.

– Не знаю, – ответила она. – Сейчас выясним. Поедем в стационар?

Стационар. Отрезвляющее слово.

Наверное, я не справлюсь…

Голубоглазая доктор холодно смотрела, как я, тихо плача, беру сумку с документами. Уже через полчаса я ждала очереди на УЗИ. Было зябко – или так казалось, я сжалась на кушетке и смотрела в пол, считая минуты. Почему-то в такие моменты ни о чем не думаешь. Что со мной, врачи еще не выяснили, но вели себя так, словно это рутина… А у меня вместо сердца был лед от страха. Я вцепилась пальцами в тонкие плечи и завтра, скорее всего, увижу на них синяки. Когда вытянулась на холодной кушетке перед врачом, то ждала приговора.