С. Ф. Платонов роль князя Олега оценивает гораздо более позитивно и в полном соответствии с описанием Нестора, но отмечает, что славянские «города служили сборными пунктами для купцов и складочными местами для товаров. В них встречались торговые иноземцы, варяги по преимуществу, с русскими промышленниками и торговцами; происходил торг, составлялись торговые караваны и направлялись по торговым путям на хазарские и греческие рынки. Охрана товаров в складах и на путях требовала вооруженной силы, поэтому в городах образовались военные дружины или товарищества, в состав которых входили свободные и сильные люди (витязи) разных народностей, всего чаще варяги. Во главе таких дружин стояли обыкновенно варяжские предводители – конунги (по-славянски конунг – князь). Они или сами торговали, охраняя оружием свои товары, или нанимались на службу в городах и оберегали города и городские торговые караваны, или же, наконец, конунги захватывали власть в городах и становились городскими владетельными князьями… <…> Иногда княжеская власть возникала у славянских племен и независимо от варяжских конунгов: так, у древлян был свой местный князь по имени Мал» [80].

Картина вполне правдоподобная. В соответствии с ней неплохо сочетаются и варяги-воины, и ненорманнского происхождения русы, нанимавшиеся на службу в варяжские дружины, и скандинавское происхождение некоторых русских князей, и даже добровольное приглашение варягов местным населением: приглашали-то охранять, а не «володеть».

К этой же мысли приходит и В. О. Ключевский в процессе анализа различных редакций «Повести временных лет»: «Предание говорит, что князья-братья, как только уселись на своих местах, начали „города рубить и воевать всюду“. Если призванные принялись прежде всего за стройку пограничных укреплений и всестороннюю войну, значит, они призваны были оборонять туземцев от каких-то внешних врагов, как защитники населения и охранители границ» [43]. Но остается главный вопрос: как это событие повлияло на славян, что в их жизнь привнесли русы и варяги?

Гумилев полагал, что в Киеве «сложилась славяно-русская этническая общность. Сближение русов и славян было настолько тесным, что русы передали славянам и свое имя, и своих князей» [22]. С конца IX века идет интенсивная метисация между русами «и славянами, киевскими и новгородскими, причем торжествуют славянские обычаи и язык» [20].

В этом же ключе делает вывод и Платонов: «Вопрос этот не раз поднимался и в настоящее время может считаться решенным в том смысле, что варяги не повлияли на основные формы общественного быта наших предков-славян. Водворение варяжских князей в Новгороде, затем в Киеве не принесло с собой ощутительного чуждого влияния на жизнь славян, и сами пришельцы, князья и их дружины, подверглись на Руси быстрой славянизации» [80].

Чтобы увидеть, что история Древней Руси укладывается в канву циклической модели этногенеза, предложенной Гумилевым, вовсе необязательно разделять все его представления о причинах и течении тех или иных конкретных событий русской истории. Поэтому не имеет смысла настаивать на гумилевской трактовке этого периода. В конце концов, Лев Николаевич мог и ошибаться. Сосредоточимся на наиболее распространенной («школьной») версии событий, лишь иногда приводя точку зрения Гумилева.

После смерти Олега власть перешла к Игорю, князю не слишком удачливому. С. Ф. Платонов прямо пишет, что он не имел «таланта ни воина, ни правителя» [80]. Его трагическая гибель отчасти подтверждает этот вывод. Личностью иного масштаба была жена Игоря Ольга, принявшая на себя правление княжеством после смерти мужа, так как сын их Святослав был еще слишком юн. Летописи несколько приукрашивают ее образ, но нет никаких сомнений в том, что это была выдающаяся женщина.