Шелби опустила глаза в телефон. Может быть, стоило пожелать «споки-ноки» в ответ. (Хотя кто вообще такое говорит, не говоря уже о том, кто такое пишет? И почему через дефис?)

Она бы написала сейчас… но это было бы странно, да? Прошло уже около двух часов, и была уже почти полночь.

Марио затормозил перед домом. Затем он обошел машину, чтобы открыть ей дверь. Ей осталось ровно 127 шагов до ее кровати.

Еще чуть-чуть.

Она ставит телефон в режим «не беспокоить», бросает его в сумку и выбирается из машины.

Надеясь, что с этим таинственным незнакомцем все в порядке.

Кем бы он ни был.

Тем временем Энди Криддл, насколько было можно, не в порядке.

Совсем.

Он выпил слишком много. Снова. Что плохо.

И вскоре станет еще хуже. Потому что не более чем через минуту весь тот алкоголь, который он выпил на вечеринке в доме Маркуса Пейджа, окажется на полу полицейской машины.

В которой он сидит. В наручниках. Которые гораздо неудобнее, чем он себе представлял.

Он не может открыть глаза, потому что от мелькающих деревьев за окном начинает кружиться голова. Но и держать их закрытыми не лучший выход, потому что шум статики из полицейской рации как будто ножом ударяет ему в мозг.

Он хочет выпить еще стопку. Или три. Или пару бутылок…

Или три. Бутылки.

После того как коп дал ему подышать в алкотестер и крикнул: «Код 1–2!» – все его мысли были о: «Черт… нужно было выпить еще немного».

Еще пара стопок, и Энди бы смог вырубиться, как и планировал. У него все еще была бы машина, и он бы не сидел в браслетах на заднем сиденье полицейского джипа.

По дороге в тюрьму, наверное.

Впрочем, неважно.

Он все еще не мог поверить, что у кого-то нашлось храбрости сказать ему слово на букву Э. Он залпом проглотил содержимое еще одной стопки, которая стала для него роковой (какой она была по счету, лучше не спрашивать… он потерял счет после пятой), и тогда кто-то – кажется, это была девушка? – коснулась его руки со словами: «Энди, тебе нужно остановиться. Эмма бы не хотела видеть тебя таким».

Эмма.

ЭммаЭммаЭммаЭммаЭммаЭммаЭмма…

Как она вообще знала об Эмме? Откуда им было знать Энди настолько, чтобы иметь представление, насколько его трехлетняя сестра хочет или не хочет видеть его в таком состоянии?

Ему захотелось уйти. Ему надо было.

Маркус попытался его остановить. Энди был совершенно не в том состоянии, чтобы сесть за руль. И еще он обещал кому-то не делать этого. Но он не мог вспомнить кому.

Ну и ладно.

У Маркуса не было шансов – пояс действующего чемпиона штата по дзюдо придавал Энди убедительности в подобных ситуациях. К счастью, все обошлось без вреда для его товарища.

– …Мистер Криддл?

Это говорят о нем!

Ох… это голос офицера полиции. Он смотрит на Энди в зеркало заднего вида. Почему у него четыре глаза? Его похитили пришельцы? (Не то чтобы он был против свалить на другую планету…)

Энди потряс головой и поднял взгляд снова.

Два глаза. Все-таки была всего одна пара.

– Ты слышишь меня, сынок?

– Что?

– Я говорю, ты уверен, что не хочешь в больницу? Я уверен, твоя мама бы хотела, чтобы ты получил какую-то медицинскую помощь перед тем, как мы займемся твоим случаем.

– Не надо, спасибо, – ответил Энди. – Лучше сразу за решетку.

Машина повернула налево, и Энди завалился в другую сторону. Он издал стон, и его желудок отозвался похожими звуками.

– И что не так с детьми в наше время, – Энди слышит ворчание офицера. – Я никогда не слышал, чтобы кто-то просился сесть в тюрьму.

Коп все не так понял. Энди не желал попасть за решетку.

Это просто был его наилучший выход.

Там у него будет защита в виде железных прутьев от маминого гнева. Потому что хуже вождения в нетрезвом виде для несовершеннолетнего отличника Академии Виндвард за полторы недели до выпуска могло быть только то же самое для сына конгрессменши Крис Криддл во время ее сенатской кампании.