Помню день, когда после лекции Регина сказала: «Матвеев, останьтесь». В опустевшем классе мы сели за стол друг напротив друга. Бойкая уверенность красавицы пропала. С задумчивым лицом Регина достала мою тетрадку из сумочки:

– Посмотрела ваше уравнение. Н-да… Получается, энергия гравитации расширяет Вселенную, потому что в сверхбольших масштабах значение гравитации неоднозначно. Однако! … Но как это вяжется с чёрной материей?

– Её не существует, это выдумка. Космос заполнен силовым полем гравитации, а не чёрной материей.

Мы с Региной незаметно менялись ролями, потому что учителем становился я. Будто в гипнозе я видел, как из чёрного ледяного небытия выплывает круглая сфера, похожая на новогоднюю игрушку, созданную из триллионов цветных леденцов, сияющих изумрудных иголок и прозрачных кристаллов. Овальная хаотичная громада медленно вращалась, двигаясь ко мне и переливаясь всеми цветами и оттенками. Каждый миллиметр в ней был гигантским скоплением галактик. Я знал, что этот хаос – одновременно и порядок, ибо живёт многозначным законом, двигающим его вперёд ради неведомой цели.

Приблизившись, сфера медленно растекалась и меняла форму, превращаясь в эластичную крутящуюся мембрану. Она сияла настолько явственно и ярко, что человек бы ослеп, не будучи способным видеть ТАКОЕ. А затем она устремлялась ко мне на скорости в квинтиллионы лет за секунду, размываясь и доходя до самой мелкой частицы мироздания, именуемой струной. И эта струна была живым трепещущим существом, наполнявшим и мельчайшие фотоны, и гравитацию, и время, и звёзды. Трепет невыразимого, невозможного числа мизерных струн и был вечным дыханием Вселенной.

Впадая в лёгкий транс, я не мог объяснить Регине сути, ведь это было выше слов. Она смотрела на моё уравнение внимательно и долго, а затем обошла стол и села рядом:

– Ну что с тобой делать, а?

Внезапный переход на «ты», её непонятная искренность и близость меня смутили.

– Думаю, надо скорее публиковать, пока не успели Штаты, – пытался я сохранить научный тон.

– Ха! – вскинула она голову в смешке. – Ты или сумасшедший или… Или в старости напишу мемуары, что видела тебя вживую, а мне не поверят.

Регина потянула тетрадку, преодолев сопротивление моих пальцев, прижавших её к столу:

– Дай-ка ещё посмотрю, на досуге.

Я отдал, в душе досадуя на её сомнения. Всё было проще простого: пойти к ректору и отправить работу в крупный научный журнал. Я не понимал, в чём препятствие.

Химки запомнились маленьким ромашковым полем, которое в сентябрьских туманах пахло свежестью. Путь в общежитие и обратно лежал мимо этого поля, и оно в своей невинности казалось вернее всех формул на свете. Но каждый вечер я пропадал в местном отделении Ленинской библиотеки, изучая всё новые диссертации. Фамилии, которые я раньше видел в учебниках, становились зримыми, ведь каждая диссертация была подписана автором. Я с трудом верил, что на этом листе, в этом месте легендарный человек провёл собственной рукой.

Встречая меня в коридоре, Регина, казалось, задерживала на мне взгляд. А я в ответ невольно любовался упругостью и силой её тела, призывно проступавшего под платьем. Впрочем, любовались мы все. Через неделю после первой беседы я спешил с её лекции в библиотеку. На университетской парковке вздрогнул от внезапного сигнала: красавица смотрела из открытого окна красной Audi:

– Влезай, обсудим твоё открытие, – сказала Регина с озорством.

Я отнекивался, но вряд ли существовал мужчина, способный ей отказать. Вскоре мы сидели в открытом кафе. На лакированных полках, уставленных цветными бутылками, красовался двухкассетный магнитофон. Bad bad boys, come with me, – доносились из него томные девичьи голоса, словно обращаясь ко мне.