Витька опустился на стул. Эдик мотнул головой, отгоняя наваждение.

– Зубы заговаривает, – прошептал он.

– Причём буквально, – тихо подтвердил Роман.

Татьяна повернула лампу на столе, Витька зажмурился.

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, ничего не буду трогать. Только вот вашу руку…

Татьяна осторожно отвела Витькину ладонь от щеки. Магистры вытянули шеи и привстали на цыпочки.

– И рот чуть-чуть пошире, пожалуйста. Болит внизу, правда? Ага, есть воспаление на десне, но это не страшно. Этот зуб вам уже лечили, верно? И вам было неприятно, и вы это запомнили. Тихо-тихо… Вы этот зуб на днях, вероятно, подморозили. Без шапки ведь ходите и без шарфа, верно? Ну ничего, ничего, всё поправимо. Закрывайте рот.

Татьяна выключила лампу, и в лаборатории стало заметно темнее.

– Я попробую вам помочь. – сказала Татьяна Витьке. – Я не причиню вам лишней боли. Вам нужно будет только посидеть несколько минут не двигаясь.

Витька ничего не ответил, даже не кивнул. Можно было подумать, что он впал в транс.

А Татьяна бесшумно обошла стул, встала у него за спиной, протянула обе руки и остановила ладони в нескольких миллиметрах от его щёк.

– Закройте глаза, пожалуйста, – снова тихо и ровно потёк её голос. – Вспомните, какое бывает небо в июле на закате…

Мы смотрели на Татьяну, широко открыв глаза (а я, кажется, даже рот открыл от удивления). Но она словно перестала нас замечать. Свет в комнате ещё немного померк. И тут Татьяна запела.

Её губы почти не двигались, слова были протяжны, мотив казался очень знакомым. Что-то похожее на колыбельную. У таких песен нет ни начала, ни конца, ни особого смысла. Никто никогда их не учит, но приходит время, и оказывается, что ты их знаешь.

Мне показалось, что мелодию ведёт не только Татьянин голос. Где-то в углу запела то ли флейта, то ли скрипка. Не могу сказать точно, сколько это продолжалось. На часы никто из нас не смотрел. Мы вообще забыли о времени. А может, оно само изменило своё русло и текло мимо нас.

Но вот невидимая флейта смолкла, Татьяна перестала петь и опустила руки. В лаборатории сразу стало светлее.

– Всё, – с улыбкой сказала она, заглядывая в лицо Витьке. – Больше не болит?

Корнеев осторожно потрогал щёку и изумлённо уставился на Татьяну.

– А теперь одевайтесь потеплее и идите к дантисту. Моей анестезии хватит на несколько часов, а зуб надо лечить, увы. Но всё будет хорошо. Я провожу вас.

Витька кивнул и стал доставать из шкафа пальто.

– Я сбегаю оденусь, – сказала Татьяна. – Две минуты – и я вернусь.

Она проскользнула мимо нас, опустив глаза, и бесшумно скрылась за дверью. Мы молча смотрели, как Витька тщательно повязывает шарф, надевает пальто, натягивает шапку. Роман подошёл и помахал перед его лицом ладонью.

– Да иди ты, – буркнул Витька и, отодвинув Романа, вышел.

Роман повернулся к нам и развёл руками:

– Это что было, товарищи магистры?

Эдик задумчиво погладил подбородок.

– По-моему, чудо.

Мы вместе смотрели из окна, как Витька и Татьяна вышли из здания института и пошли по улице. Вскоре они исчезли за снежной пеленой. А Роман и Эдик всё стояли у холодного стекла. Я посмотрел на них и понял: на этот раз попали все вместе. И попали крепко.

Люди, овощи или космическая пыль – все мы исполняем танец под непостижимую мелодию, которую наигрывает нам издали невидимый музыкант.

А.Эйнштейн. «Письмо о Боге»

Чего только не перепробовали потерявшие головы магистры, чтобы подобрать ключик к сердцу Татьяны свет Васильевны! Меня эта эпидемия влюблённости, к счастью, обошла стороной. У меня была моя очаровательная Стеллочка, и мне её хватало выше крыши. Магистрам же я мог только посочувствовать.