В конце октября мама сказала:

– Ты, Степа, должен решить, к кому вернешься после отпуска. А Вере я обязана все рассказать, она должна знать правду.

«Какую?» – тревожно забилось сердце, как перед прыжком с кручи.

Через несколько дней папа взял отпуск и уехал в Саратов к родителям. Обычно мы ездили втроем. Маму там любили и меня, кажется, тоже. Почему «кажется»? Я не уверена в любви родителей папы в той мере, в какой не вызывают сомнений чувства моих бабушки и дедушки. Но саратовские тоже мои. Почему же я иногда ловила на себе их напряженные взгляды?

Проводив Степана, мама, пытаясь казаться спокойной, говорит:

– Верочка, завтра летим в Минеральные Воды.

Отчего мама скрывает смущение и тревогу? Странно. Обычно она прямолинейна и открыта, не хитрит и не обманывает.

– Ты скучаешь по родным местам? – спрашиваю осторожно. – Хочешь мне их показать?

– Да, Вера… Нет, Вера… Я познакомлю тебя с твоим отцом.

Мне всего двенадцать. Но я вдруг все понимаю. Как падающие звезды, что мы наблюдали с кручи над Ахтубой, замелькали, засверкали догадки. Так вот почему я не похожа на папу. А кто он мне теперь? Впрочем, и с мамой у меня не так много общего. У нас одинаковый цвет глаз, но у мамы они большие, глубоко посажены, у меня удлиненный разрез с припухшими веками. У мамы ресницы загнуты, у меня прямые, как пики. Мои волосы темнее. Пожалуй, одинаковы носы с еле заметной горбинкой.

– Х-хорошо, – от волнения отвечаю медленно, слегка запинаясь. В голове зашумело, в горле пересохло.

– Можно я тебе сейчас ничего не буду объяснять? – Мама впервые говорит со мной как с подругой или младшей сестрой. Я соглашаюсь. Меня страшит то, что я могу услышать. Тайны не всегда приятны.

Бегу в ванную и плачу. Мне не понять этих слез. Я любила Степана до его увлечения спиртным. Он гулял со мной в парке, когда мама была занята, водил в кино, покупал мороженое. Но я не помню, чтобы когда-нибудь, даже в раннем детстве, он брал меня на руки или держал ладошку во время прогулки. Я не задавалась вопросом, почему так. Необходимую как воздух любовь я получала от мамы. Прильнешь к ней, вдохнешь вкусный запах, ощутишь тепло, и время замирает, записывая ее дыхание, слова, движения в священную тетрадь моей памяти.


В Минеральные Воды мы прилетели под утро. Рассвет только нарисовался светлой полосой на краю неба. Дрожь охватила меня, хотя одета я тепло.

Ступили на трап, прохладный воздух остудил горящее лицо. Не успела коснуться земли, как какой-то мужчина схватил меня на руки и побежал к зданию аэропорта. Ни секунды не сомневалась: отец! Все смешалось, закружилось вокруг, наполняя неизвестными чувствами. Незнакомый, но приятный запах, сильные, но ласковые объятия, покалывание его щеки во время поцелуев… Папа! Меня накрывает волна счастья, и это вызывает слезы. Папа целует мои мокрые глаза и тоже плачет. Он распахивает плащ, кутает меня в него, отчего ощущаю себя крохой. Почему его не было рядом раньше, чтобы я испытывала эти чувства каждый день?

– Моя, моя, – повторяет он, целуя глаза, брови, волосы. Рассматривает меня, я только раз взглянула в его глаза, увидела себя в них – и соединилось то, что не должно было разлучаться.

Сейчас, вспоминая ту встречу, я думаю, что есть память тела. Не могла я помнить, как папа держал меня, новорожденную, на руках, качал, гладил спинку, целовал и прижимал к себе, но мое детское тельце не забыло этого. Сейчас я не знакомлюсь с отцом, а вспоминаю. Детские ощущения не пропали, они легли в таинственный ларец памяти. Сегодня я открываю его, нахожу ячейку с надписью «Счастье» и наслаждаюсь родным голосом, знакомым запахом, ласковыми руками.