– Э… Нет, вот это у меня не очень хорошо получается.

– Жалко, – барон прицокнул. – Но ты знаешь: это любой бездарь сможет, была б история. А ты главное всё разузнай: что, как, зачем – чтобы наконец появилась песня о самом последнем и главном подвиге моего отца, – это он произнёс почти шёпотом, едва ли не как молитву, и вдохновенно посмотрел на портрет. – Ну, всё, а теперь проваливай!

***

От монастыря замок отделяло приличное расстояние, и Айдан был полон решимости занять себя по пути размышлениями о грядущей миссии. В этом ему изрядно мешал очень толстый и практический лысый монах по имени Брайан, от чьей компании Айдан с радостью бы отказался, будь у него хоть какой-нибудь выбор. Увы, этот самый Брайан происходил из Ивар Мэлхью и вбил себе в голову, что без томных звуков родного аойненского языка несчастный Айдан до срока украсит собою монастырское кладбище, и потому норовил составить ему компанию в самые неподходящие для этого моменты: подсаживался рядом в скриптории, вызывался помочь отвезти готовые рукописи в городской архив – ну, и, конечно, потопал с ним на приём к барону и верно прождал его, починяя сапоги на скамейке у ворот. И вот сейчас он весело шагал рядом и вливал целительный бальзам верхнетайнского диалекта в таких количествах, что из лекарства он, пожалуй, уже становился отравою. Увы, Айдан умел слушать и совершенно не способен был затыкать рассказчиков, что делало его лучшим другом и непременной жертвой старых дев и престарелых сплетников – вот и с присутствием постылого Брайана он тоже безропотно мирился, лишь про себя браня его за то, что болтовнёй заглушает мысли. Додумался в итоге лишь до того, что о походе Дейермера практически ничего не знает.

Монастырь был городом в городе. Точнее, он был тут ещё когда дальний предшественник барона обретался в убогой деревянной сторожке на соседнем холме, и уже тогда его окружали добротные каменные стены. В них имелись большие ворота, почти всегда запертые; если же изобретательный путник находил способ проникнуть внутрь, ему объясняли, что всех до одного пилигримов, страждущих и убогих, рады будут видеть в обители Добрых Братьев дальше по дороге. Было и несколько неприметных лазеек, через которые некоторые не обременённые излишней духовностью монахи водили к себе любовниц. Внутри собралось довольно пёстрое общество: несколько действительно верующих людей, истово сражавшихся за спасение душ всех добрых детей Владыки Света, трое рыцарей Шипа, ушедших на заслуженный покой и пестующих застарелые ранения, дюжина обойдённых наследников, не решившихся пойти в разбойники – ну, и, конечно, цвет обители: порядочное количество хронистов, переписчиков, иллюминаторов. Начальником над ними был старый мастер Бернхард, большой любитель сквернословить; кто-то из молодых даже пустил слух, что в молодости он служил матросом на пиратском судне. У мастера были свои принципы. Согласно одному из них жаб на миниатюрах следовало рисовать исключительно серого, а не зелёного цвета, и туго приходилось тому, кто в пылу вдохновения позволял себе иное; другой же принцип категорически запрещал интересоваться всякими «тёмными» материями, к которым, без сомнения, относилась и Обратная Сторона. Как следствие, поход Дейермера считался в монастыре предосудительной темой для обсуждения. Официальная доктрина Церкви Света утверждала, что Обратная Сторона – этот чёрный, искажённый двойник мира – есть вотчина сил мрака, обиталище если не самого Нергеддеона Заточённого, то уж во всяком случае какого-то его здешнего представителя; место, куда стекаются после смерти тронутые гнилью души. Но иногда и самый обычный человек мог прийти в соприкосновение с нею, тьма проникала в его сны, заставляя снова и снова представлять себя посреди бескрайней чёрной равнины. Это начиналось обычно на пороге юности, вместе с первыми порывами вожделения – столь ясный и недвусмысленный знак для бдительного ума; ревнители целомудрия любили повторять, что это Нергеддеон вознаграждает похотливых юнцов и девиц своим отравленным даром одержимости, но на самом деле у недуга не было предпочтений, он поражал всех без разбора – одного из тысячи, если верить дотошным, любящим цифры хронистам. Таких людей отчего-то называли Пробуждёнными. Некоторым из них удавалось, скрывая свой недуг, вести почти обычную жизнь, но многие сходили с ума от выматывающей пустоты этого нелепого края, и среди молитв матерей нередко можно было услышать сокровенное: «Да не пробудится моё дитя на Обратной Стороне». Айдан и сам когда-то до смерти страшился этой участи; к счастью, известный момент уже прошёл. И всё же он был там однажды, видел и чёрные холмы, и мелкие, бессильные звёзды Обратной Стороны, задыхался, тщетно глотая недвижный воздух – лишь несколько мгновений после того, как отзвучала колдовская команда, но и то едва жив остался, а каково тем, кто каждую ночь может проснуться там? Да будет милостив к их душам Владыка Света!