Он встал и подошёл к окну. Разноцветные блики придавали его лицу какой-то странный, временами шутовской, временами зловещий вид. Взгляд рассеянно блуждал по дорожкам в монастырском саду.

– Я слышал, ты хотел знать, отчего умер мастер Бернхард.

– Когда я пришёл, его уже отпевали. А что…

– Тогда тебе, наверное, будет интересно знать, что после повечерия он жаловался на сильное сердцебиение, а потом ему стало трудно дышать. Без сомнения, его погубило больное сердце, – он помолчал. – Мы все знали, что мастер не очень здоров, это был лишь вопрос времени. Хорошо, что Бернхард умер во сне. Добрая смерть.

Повернувшись к Айдану, Рихард какое-то время изучал его, словно решая, достоин ли посланник – только чего? Потом он решился, вернулся за стол и из выдвижного ящика достал что-то, обёрнутое в кожу, и положил перед Айданом.

– Что это?

Мастер Рихард пошевелил нижней челюстью, словно отыскивая во рту нужное слово. Потом неспешно, аккуратно промолвил:

– Вряд ли ты знал об этом, но много лет назад мастер Бернхард интересовался путешествием Дейермера и Обратной Стороной. Он собрал кое-какой материал, но потом что-то, хм, убедило его прервать эти исследования. Вероятно, он осознал, в какие бездны может привести его этот путь, и поспешил свернуть обратно на стезю благоразумия. Больше, насколько я знаю, он к ним не возвращался и не разрешал это делать другим. Я собрал здесь всё из его архива, что могло бы относиться к этой теме. Возьми. Быть может, это послужит отправной точкой твоих изысканий.

Айдан сдержанно поблагодарил его. Похоже, что мастер Рихард решил избавиться разом и от паршивой овцы, и от всех орудий искушения. Интересно знать, что там внутри… И что за таинственные причины побудили мастера Бернхарда перебежать в лагерь тех, кто молчит о зле. Или он в самом деле думал, что поход Дейермера никак не связан с Обратной Стороной, а когда выяснил, то отбросил результаты своих исканий? Пальцы прикоснулись к тонкой, гладкой коже.

– Ну, всё, ступай, – поднимаясь, произнёс Рихард.

***

Мысли о Толимаре весь вечер донимали Айдана. С одной стороны, отправиться туда значило пойти наперекор и кастеляну, и мастеру, с другой – если там будут ответы, если вернуться оттуда с полной, окончательной историей Ульриха фон Ланцига, то вряд ли кто-то из них станет жаловаться. И уж точно в Толимаре никому не придёт в голову сажать человека на хлеб и воду за подозрения в колдовстве. К полуночи последние сомнения растаяли, и Айдан стал потихоньку, стараясь лишний раз не зашуршать и не скрипнуть, собираться в дорогу.

Он не стал никому рассказывать о своём решении: вдруг запретят? Конечно, это значило, что у него не будет ни рекомендательных писем, ни каких-либо указаний о том, к кому можно было бы обратиться, и воображение порой рисовало картины, в которых он тщетно стучался в городские ворота, а со стены неслось: «Да проваливай уже, святоша!». После нескольких часов терзаний он решил, что как-нибудь разберётся с этим на месте. К счастью, хотя бы подорожную составили так, что ей можно было пользоваться повсюду в Северной Марке, не уточняя пункта назначения.

Караван до Толимара отправлялся на следующее утро, и Айдан, так и не сомкнув глаз за ночь, решил ещё затемно выйти из монастыря. Пока седлал лошадь, руки дрожали, от волнения он никак не мог совладать с уздечкой, но его невольная попутчица понимающе смотрела на него и тихо фырчала – и вместе они справились. Айдан вскарабкался в седло и выехал во двор. Тонкая жёлтая линия разлеглась у приоткрытых дверей храма, хотелось пристроиться рядом с ней и погрустить немного перед поездкой, но чья-то тень мелькнула внутри, спугнув этот порыв. Айдан спешился, чтобы открыть ворота, – не подумал, как затворить их, но с ночной службы на стон заржавленных петель притопал престарелый, почти слепой монах, который помог с этим. Забыв даже попрощаться с ним, молодой хронист втиснулся в перепутанные, как орнамент аойненской буквицы, переулках, погрустил у колодца, прошёлся мимо главного ланцигского храма – в одну, в другую сторону, пока наконец не отважился зайти и помолиться, довольно долго просидев у холодного алтаря и борясь с мыслями о том, что, раз изучение Обратной Стороны заклеймено Церковью, просить у Эрдонарта помощи в этом не слишком правильно. Владыка ничем и не дал понять, услышано ли прошение, зато небо начало сереть, а это значило, что близок бессолнечный рассвет и отправление каравана. Вдобавок одна из обретавшихся при храме старушек пришла убираться, и Айдан поспешил уйти, пока она не начала интересоваться, что это за монах пачкает полы своими ножищами.