Елена Львовна прорывается в уборную. И я хочу прогнать её, но не могу вымолвить ни слова.

– Ева, девочка, что же это… – она замолкает и я слышу всхлипы.

– Всё хорошо, – я стараюсь привести дыхание в норму.

– Как же так… в милицию надо!

– Нет, нельзя.

Я сажусь, прижимаясь к холодной тумбе, закрываю лицо руками и даю волю слезам. Готова выть, но через две стены спит моя дочь и я не имею права показаться ей такой.

Елена падает на колени рядом со мной и обнимает. Я цепляюсь за её руки и уже не могу остановить свою тихую истерику.

– Поплачь. Поплачь, девочка.

Она гладит меня по плечам осторожно, пытаясь не сделать больно. Но, кажется, это уже невозможно.

Я – сплошная рана. Снаружи и внутри.

– Евочка, милая, давай поднимемся, пол прохладный. Она уговаривает меня, как ребёнка. Но я и есть ребёнок. Слабый и беззащитный.

Вытираю ладонями слёзы, чувствуя, что делаю ещё хуже.

– Мне нужно помыться, – слышу свой голос будто со стороны. Он пресный. Безжизненный.

– Конечно, – она учтиво кивает, вытирая уже свои слёзы.

Тёплая вода не приносит спасительного облегчения. Лишь заставляет шипеть от каждой своей капли. Кое-как намыливаю тело, стараясь отключить чувства.

Думай о хорошем. О дочери. О мужчине любимом.

Влад… Как же тебя не хватает. Ты не позволил бы этому случиться. Ты защитил бы меня и дочь. Если бы только простил.

Я грязная. Мерзкая. Недостойная. Шлюха.

– Садись, деточка, я всё сделаю, – женщина сочувственно кивает.

Я присаживаюсь на кровать и молча снимаю халат. Абсолютно голая и беззащитная. Но она уже всё видела, нет смысла прятаться.

– Я обработаю хорошей мазью, – она осторожно касается меня.

Кожу приятно холодит крем и я облегченно выдыхаю. На этот короткий миг я не чувствую боли.

Она заканчивает процедуру и подаёт мне мягкий комплект для сна. Я одеваюсь и слышу, как хныкает в соседней комнате дочь.

– Я принесу, Евочка, сиди, – Елена Львовна спешит к Лике.

– Привет, моя птичка, ты проснулась покушать? – я воркую к дочери, прижимая любимое тельце к себе.

– Мама, – она касается руками моих волос и, словно чувствуя мою боль, проводит пальчиками под глазами, вытирая воображаемые слёзы.

– Да, моя хорошая, я соскучилась по тебе. Будешь кушать? – она радостно взвизгивает и хватается ручками за мою майку, пытаясь освободить грудь.

Как при такой жизни у меня прибывает молоко, я не знаю. Но этот процесс успокаивает нас обеих. Лика жадно сминает грудь, причмокивая и я расслабляюсь впервые за целый день. Глажу и чешу спинку, Лика ерзает, принимая удобное положение.

Киваю няне, чтобы шла отдыхать.

Сегодня я не смогу заснуть.

– Доброе утро, Елена Львовна. Кофе? Чай?

– Доброе утро, Ева Викторовна. Я приготовлю, сидите.

– Можно просто Ева. Вы няня, а не домработница. Присаживайтесь.

Неловкость зашкаливает. За ночь я немного пришла в себя и даже несколько часов вздремнула.

Благо, Лику я кормлю грудью только ночью. Поэтому с утра решаю позволить себе чашечку кофе.

Малышка у меня Соня ещё та, поэтому в семь утра мы можем спокойно обсудить вчерашнюю ситуацию. Елена женщина тактичная, первой разговор не заводит. Но я вижу, с какой тревогой она смотрит на меня.

Подаю ароматный напиток и молочный шоколад. Устраиваюсь на удобном диване, вдыхая такой любимый аромат. Делаю глоток и прикрываю глаза от удовольствия. Можно представить, что вчера ничего не случилось. Если не учитывать боль по всему телу, то, пожалуй, я так бы и подумала. Такой себе контраст ночи и утра.

– Елена Львовна, я хочу обсудить вчерашнее. – она кивает, отпивая кофе, – Я благодарна вам за поддержку, за то, что остались на ночь. Спасибо огромное, правда. Но я хочу попросить вас никому не рассказывать о том, что случилось.