Рокетский предложил ему действовать по своему усмотрению, но в рамках обычной тактики. Поэтому на выходе с презентации за Вышегорским установили наблюдение, которое повело его по темной Москве. Холмов мог бы дать команду выстрелить ему в голову, но никто не мог поручиться, что завтра компрометирующие лично его материалы не окажутся у Рокетского на столе. Поэтому приходилось считаться с противником, рассчитывая на его благоразумие, т.е. желание договариваться. “Ничего не поделаешь, придется делиться, – подумал он, – другого пути нет”.

Как всегда без предварительного разрешения генерал Дугин вошел в кабинет Болдина и положил ему на стол папку с документами на Вышегорского. Привилегия свободного входа давала Дугину многое, например, право сообщить любую информацию, даже на членов семьи банкира. Эта же привилегия давала еще больше Болдину, когда он в редкие минуты раздражения и даже бешенства мог любыми словами изрешетить генерала, чего бы никогда не посмел сделать в отношении других своих заместителей. Но только такие отношения обозначали уровень неограниченного доверия.

– Здесь все?

– Только то, что успели за это время, – сказал Дугин, – но еще работаем.

Болдин заглянул в оглавление и его неприятно поразила толщина секретной папки, вернее сказать отсутствие толщины, т.е. материалов. Текущие материалы слежки были, но вся биография человека укладывалась на половине листа. Когда он передал свое недовольство Дугину, тот, будучи закаленным на постоянных служебных выволочках, ни чуть не смущаясь, проинформировал, что ведется активный поиск людей, знавших Вышегорского по совместной учебе в институте радиоэлектроники, а также прорабатываются подходы к сотрудникам института, в котором он работал в последние годы.

– Мы фактически ничего о нем не знаем, – раздраженно сказал Болдин, – а тут, кроме “родился” и “окончил” ничего нет.

– Подобные сведения нам может дать только агентурное проникновение в его окружение, подход к источникам информации из числа бывших сотрудников института и сокурсников по учебе.

– Я все понимаю. Я дал тебе деньги, поэтому действуй. Неужели нельзя быстро завести человека в ресторан и хорошо его напоить. Уверен, что все расскажет, – возбужденно говорил Болдин.

Последние неприятности действовали на банкира самым отрицательным образом. Он не находил себе места и бесконечное количество раз по пустякам дергал всех сотрудников банка. Ему действительно была не понятна эта медлительность в делах, вызывавшая если не подозрение, то понятное возмущение. Он рассуждал так. “Вот есть определенное количество денег. Часть денег дается людям, которые ради них должны шевелиться. И есть вторая часть денег, которых достаточно, чтобы купить любое интересующее нас лицо. Неужели трудно взять пакет с деньгами и передать потенциальному источнику информации. Да он не только все расскажет, он с себя и штаны спустит, только бы хорошо платили. А у Дугина надо чего-то ждать. Чего? Зачем? Обленились, разучились работать!” Думая так, Болдин не представлял специфики и последствий работы, но еще больше ошибался в том, что не ставил вопрос о том, а умел ли когда-нибудь Дугин работать? Не являлись ли его генеральские погоны следствием как раз неудачной работы или показателем мастерства в подковерной борьбе, в ходе которой и добывались чины и награды.

– Понимаю твое беспокойство. Но у меня нет уверенности, что этот информатор завтра не придет к Вышегорскому и не расскажет ему о нашем интересе, – передал Дугин свой основной аргумент.

– Зачем?

– Чтобы получить еще больше денег.