Хотя бы одна попутная машина проехала, – еле слышно сказала Алена дрожащим голосом, обращаясь в пустоту. Смахнула слезинки, предательски скатившиеся из глаз.

Ответом ей было молчание. Она прошла совсем немного. Ноги в красивых замшевых ботинках на высоком каблуке скользили и разъезжались в разные стороны, но ей казалось, что она идет по дороге, окруженной этим проклятым лесом уже целую вечность. Периодически слезы не то отчаянья, не то обиды наворачивались на глаза. В голове галопом проносились мысли. Но она шаг за шагом, как ей казалось, почти бегом спешила в сторону дома.

Господи, помоги мне! Помоги мне дойти. Господи, господи! Да услышь же меня! Выкрикнула Алена.

Мамочка, помоги мне, пожалуйста, родная, как же я хочу домой. Прижаться к тебе, как в детстве и забыть весь этот ужас. Понять, что все закончилось и ощутить твое тепло. Убедиться, что весь страх остался где-то там, позади, в неизвестности темной морозной ночи.

Она шла и шептала, не замечая, что переходит периодически на крик, поглощаемый стоящей вокруг тишиной.

Алена шла, и ей казалось, что она постепенно сходит с ума от страха, стараясь все время разговаривать сама с собой, чтобы было не так жутко.

За спиной осталась уже половина пути. От быстрой ходьбы выступил пот на лбу стало жарко. Алена решила расстегнуть дубленку, но руки тряслись, и она чуть сильнее, чем следовало, дернула рукой. Большая перламутровая пуговица, украшенная мелкими искрящимися стразами, оторвавшись, отлетела куда-то в сторону, в свежевыпавший белоснежный пушистый снег. Совсем некстати вспомнились мамины слова, что нельзя распаренной пить холодную воду или выходить на мороз. Но сейчас меньше всего думалось о возможности заболеть и об этой красивой пуговице, будь она неладна. Мозг, как разъяренный терьер свою добычу, терзала одна и та-же мысль: скорее добраться до дома, хотя бы до освещенной окраины городка.

Трасса с ее тускло светящими фонарями стремительно отдалялась, оставаясь все дальше и дальше за спиной. А на ее пути ни на встречу, ни позади, как назло, не было ни одной машины.

В голову совсем некстати стали лезть глупые мысли об ободранных голодных волках, которые рыщут по заснеженному лесу в поисках добычи, о каких-то ужасных мистических чудовищах. Потом воображение начало рисовать неподвижно затаившихся где-то в чаще жутких кровожадных тварей, пристально наблюдающих за ней внимательными равнодушными глазами, готовых в любую минуту напасть и разорвать свою беззащитную жертву.

Алена, как могла, пыталась отгонять от себя этот навязчивый бред, но мысли, словно живые, упорно лезли обратно в голову, безжалостно обнажая ее беззащитность.

Воображение из каждого куста, из каждого сугроба, из каждого сломанного дерева, заваленного снегом, рисовало дикие образы чудовищ и жутких монстров.

Вокруг стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь хрустом снега под ее ногами. Алена чувствовала себя персонажем пугающего сказочного мира, который, казалось, наслаждается, питаясь ее страхом. Так хотелось, чтобы все это стало не настоящим. Пусть это будет кошмар, страшный тревожный сон, все, что угодно, только не реальность.

Зачем только поехала на новый год к родителям. Сидела бы сейчас в уютной теплой квартире с интересной книгой в руках или коротала время перед телевизором за просмотром очередного сериала, – потягивая ароматный кофе, шептала она в пустоту зимней ночи. Может, гуляла бы по просторам сети интернет с ноутбуком на коленях или… да мало ли чем можно было сейчас заниматься в уютной домашней обстановке. Главное, не пришлось бы чувствовать себя персонажем театра абсурда и ужаса, коим она была сейчас.