Алик уставился на друга серыми веселыми глазами, затем поскреб рукой в затылке и сказал:

– Ну ты как-то странно ставишь вопрос. Что значит – кому должен? Должен, и все! Наши отцы служили, деды служили. Чем мы хуже?

– Точно! Верно! В натуре, правду говорит! – загудели парни.

Но Геня и на этот раз не согласился.

– А может, мы не хуже, а как раз лучше? – с прежней спокойной невозмутимостью спросил он.

Алик вздохнул:

– Ну ты и зануда, Боровский. Все, не могу больше с тобой спорить. Эй, Жора, давай там, наливай!

Кудрявый, широколицый Жора кивнул и взялся за бутылку. Пока он разливал водку по стаканам, парни вновь весело загалдели. На этот раз они обсуждали двух стройных девчонок в белых платьях, которые прошли мимо кафе «Ягодка», в котором, собственно, и проходило торжество, связанное с проводами Гени и Алика в армию.

Напрягшись от повышенного внимания, которое обратили на них подвыпившие парни, девушки пугливо прибавили шаг. Кто-то засвистел им вслед, кто-то захохотал, кто-то крикнул что-то скабрезное – короче говоря, все были довольны и возбуждены. Один лишь Геня Боровский не разделял всеобщего веселья. Он облокотился об железный облупленный стол, положил щеку на ладонь и задумчиво смотрел вслед девчонкам.

Алик Риневич, заметив, что его друг не веселится, как все, хлопнул его по плечу и весело сказал:

– Не грусти, Горыныч, прорвемся! Вернемся через два года – все телки наши будут!

– До этого еще дожить надо, – равнодушно отозвался Боровский.

– А ты че, помирать, что ли, собрался? Во дает! Слыхали, пацаны, Горыныч помирать собрался! Ну-ка, Жорик, раздай пацанам оружие!

Парни разобрали стаканы с водкой. Алик взял свой стакан, обвел взглядом присутствующих и произнес торжественным, проникновенным голосом:

– Давайте, пацаны, выпьем за дружбу. Все-таки на два года расстаемся, это вам не хухры-мухры.

– Вы там, главное, не ссыте! – посоветовал будущим бойцам кудрявый Жора. – От дедушек не бегайте. А будут обижать – бейте в бубен, и все. Держитесь друг за друга, короче.

– Только особо не борзейте, – присоединился к Жоре еще один советчик. – Дедушки тоже уважения требуют. Жопы, главное, не лижите, и все будет путем.

Алик усмехнулся и поднял стакан:

– Ладно, пацаны, давайте. Спасибо за советы. Не забывайте, короче!

Парни чокнулись и выпили. Закусывали килькой в томатном соусе, квашеной капустой из стеклянной банки и перловым «Завтраком туриста».

– Ну-ка, Геня, сбацай нам че-нибудь душевное, – попросил Алик.

Боровский кивнул, достал из-под стола маленькую желтую гитару, облепленную гэдээровскими наклейками с белокурыми красотками, пристроил ее на коленях, вдарил пальцами по струнам – ритмично и жестко – и запел порывистым, хрипловатым баритоном, подражая Высоцкому:

Парни слушали песню, сурово сдвинув брови. В этот момент каждый из них видел себя бегущим по афганским пескам с автоматом в руках и секущим душманов короткими, рявкающими очередями.

Наконец Боровский ударил по струнам в последний раз, и песня закончилась.

Некоторое время парни молчали. Потом Алик взъерошил ладонью светлый ежик волос и сказал:

– Давайте, пацаны, выпьем за тех, кто не вернулся из Афгана!

– Давайте! Точняк! Это святое! – загалдели парни, пододвигая Жоре пустые стаканы.

Выпили. Алик вдруг сказал:

– А прикольно было бы в Афган попасть, да, Геня?

Но Боровского, похоже, эта идея не вдохновляла. Он пожал плечами и ответил: