Эти странные, нездоровые диалоги с самим собой помогали мне развлекаться в ожидании автобуса. Вообще, такие диспуты для меня были довольно частым явлением, в одиночестве я рассуждал и спорил с собой даже вслух. В окружении же людей это выглядело бы немного отталкивающим. Может, таким образом я тренировал речь, может, уже выработалась привычка постоянно иметь собеседника, а может, я уже давно должен бы поговорить со специалистом и выбрать диагноз по вкусу.

Уже почти два года я жил один, с тех пор как Мила, моя бывшая, ушла, забрав с собой уют, чистоту, спокойствие, надежды и кота. – «Она ушла, потому что ты идиот. Ты собственноручно привел ситуацию к этому, хватит ныть». – «Я лишь не хотел, чтобы она не пыталась понять то, что творится у меня внутри. Чтобы не знала про тебя». – «Ты предпочел остаться со мной, а не с девушкой, ставшей для тебя всем. Я так польщен, что вот расплачусь буквально». – «Ты предсказуемее. И не стараешься залезть мне в душу». – «А ты не думал, что я и есть твоя душа, потому и не лезу?» – «Я не совершил столько проступков, чтобы обладать настолько пошлой, циничной и наглой душой».

– Санек, извини, пожалуйста, сигареткой не выручишь? – от споров с собой меня отвлек лохматый мужчина, в зимнем пальто, с сильнейшим перегаром, весь грязный и мокрый.

Волосы свисали на лицо неопрятными, влажными клоками, в глазах застыла всепоглощающая тоска и безнадежность. От зубов остались только темно-желтые пеньки, нос, по-видимому, ломали не раз и не два. За спину был заброшен видавший виды школьный рюкзак.

Это был местный бомж Коля. Я множество раз наблюдал его у себя во дворе, копающегося в контейнерах в поисках лучшей жизни или стеклянных бутылок. Его внешний вид был абсолютно стандартным для бездомного, однако одна деталь в его внешности сегодня привлекала внимание.

Грязный синий шарф почти полностью закрывал старую, в пятнах, шею, и он весь был пропитан кровью. Присмотревшись внимательнее, я заметил, что вся шея, от уха до подбородка, была в свежей крови. Темные струйки просачивались сквозь шарф, заляпав и без того многострадальное пальто. Каждый раз, чуть поворачивая голову, он болезненно морщился.

Я всегда испытывал смесь жалости и неприязни к таким людям, однако к Коле никакого негатива не питал. Я часто наблюдал из окна, как он приходил во двор со своим ранцем, вытаскивал оттуда бутылку дешевой водки, молоко и хлеб, которые покупал за деньги, выпрошенные у прохожих, прикладывался к бутылке беленькой, а затем подкармливал всех бездомных кошек и собак, в изобилии снующих по нашему району.

Большая часть этих животных не всегда были без крова. Просто люди наигрались со своими младшими братьями и решили, что жизнь на улице, вдали от хозяев, без еды и тепла – именно та забота, которой они должны одарить своих питомцев в ответ на их беззаветную любовь и преданность. Коля старался облегчить их жизнь, находясь на самом дне. Да, он алкоголик, и вероятнее всего, он сам виноват в своих злоключениях, но одного у него не отнять – сердца. А возможно, кто-то также выставил его из дома, как и его четвероногих подопечных.

Я старался помочь деду (возможно, конечно, и не деду, я не имею ни малейшего понятия, сколько ему лет), иногда давал ему пару булок хлеба или пачку дешевых сигарет. Каждый раз при встрече с ним мне становилось действительно жаль этого человека, который продолжал жить всем бедам назло. – «А ты о своей жизни ноешь всем и каждому». – «Кому всем? Кому каждому? Друзья давно остались за пределами моей зоны комфорта». – «Ну, мне плачешься вечно».