– Да не волнуюсь я, здесь прохладно и уже темно, в дом проходите.

– Михайловна, благодарю тебя за гостеприимство, за вкусный обед, за наваристый борщ и пышные пампушки. Поеду-ка я домой, – сказал Степан Фёдорович, поднимаясь с кресла. – Только вот с братом попрощаюсь и портфель заберу.

Затем, приложив руку к груди, вроде как извиняясь, обратился к племяннице:

– Надеюсь, машину твою откатим от ворот, чтобы я смог выехать.

Надя осталась ночевать в деревне. Она легла пораньше с желанием встать со свежей головой, но получилось заснуть лишь на рассвете: Даша всю ночь капризничала. Через пару часов разбудил шум дождя. В первые минуты она лежала без движения, вглядывалась в образы в голове и вслушивалась в отзвуки убегающего сна. Периодически впадала в дремоту, вдруг где-то внутри просыпающегося сознания мелькнул образ монаха, заставив встрепенуться, и Надя начала медленно открывать глаза. Невольно проговорила вслух: «Чёрный монах». Причем тут чёрный монах? Откуда он? Появилась непоколебимая уверенность, что она слышала про монаха совсем недавно. Стало как-то нехорошо. Росла враждебность к образу, явившемуся во сне. Хотя в комнате уже стало светло, и от этого в ней самой тоже просветлело, тем не менее всё вокруг ещё казалось сном. Несмотря на всю враждебность показавшегося образа, она ощутила лёгкость, с какой можно парить только во сне. На пальце предательски блеснуло кольцо – Надя вздрогнула. Гнев и стыд овладели ею, нервы вновь болезненно затрепетали.

Она приподнялась, оперлась на локоть и начала разглядывать Дашу, лежащую рядом. Дочь спала на спине, раскинув руки и ноги в разные стороны. При взгляде на маленькое чудо к Наде вернулось самообладание. Она уже наслаждалась тем, что отныне стало её счастьем. Отвела взгляд от дочери.

Вчера на кладбище, возле могилы её мужа, Яна обнималась с братом. Надя одобрила этот жест. Наконец-то в их отношениях появилось ощущение родства. Правда, подметила: Яна какая-то замученная стала. От девки-сорвиголовы ничего и не осталось.

Тогда Яна отвела Надю в сторону: на бледном лице брюнетки и в карих глазах горел огонёк страха. Высокая Яна скукожилась возле маленькой блондинки Нади, заговорщически протараторила:

– Ты должна меня выслушать. Я видела в монастыре такое! Можно сойти с ума. Я об этом говорить ни с Олегом, ни с Давидом не могу.

– В каком монастыре? – Надя внимательно вглядывалась в её глаза.

– Где я срок отбывала, это бывший мужской монастырь. Он сто лет был монастырём, —испуганно ответила Яна. – Там в девятнадцатом веке жили монахи, а сейчас женская колония…

– М-м-м, да. Ладно, расскажешь потом, здесь не место. – Лёгкое ироничное выражение появилось на Надином лице.

После гибели мужа два года Надя прожила в определенной стабильности. А тут в один момент навалилось столько всего. Она сложила пальцы в замок, закинула руки за голову, откинувшись на подушку, легла навзничь. Расслабилась. В небольшой комнатке, где прошло её детство, так и веяло родной благостью. Висевшие на стене в рамках фотографии школьных лет привлекли внимание.

С тех пор как Надя покинула родной дом, обстановка в её комнате не менялась. Возле окна с чисто вымытыми стеклами и белоснежной тюлевой занавеской с крупным ажуром стоял письменный стол, блестевший лаком. Александр Фёдорович его смастерил своими руками. Дерево казалось погружённым в прозрачную воду. Надя в этом видела игру золотых волокон древесины.

Она спала с дочерью на большой полированной кровати, стоявшей у входа, а в детстве, на ней же – с мамой. Цветные ковровые дорожки придавали особую роскошь комнате.