– Эх, я и сам грешен, – сказал Кравцов.

Трясущиеся руки, нездоровая зелено-желтая бледность допрашиваемого – все, как в описи к бандероли, запротоколировал опытный взгляд бывалого опера.

– Так что случилось? – спросил Герман.

– Ну хорошо. Давайте к делу, – спокойно ответил Кравцов и полез за какими-то записями в черную папку, – так, значит, вы проживаете в квартире Папа… кхм… Папандреудиса Константина Харлампиевича?

– Да.

– И как давно?

– Да, наверно, второй год уже.

– Арендуете?

– Нет. Константин – родной дядя жены. Он просто помогает нам. Вот и в квартире своей разрешил пожить, пока мы на ноги не встанем…

– А чем он занимался, знаете?

– Да вроде у него бизнес какой-то был. Я в подробности не вникал. Мне не очень-то интересно. – Герман немного помялся, и, словно извиняясь, добавил: – Я совсем в этих делах ничего не смыслю.

– Ну понятно. А общие дела какие-нибудь были у вас?

– Да нет. Погодите, а почему вы спрашиваете?

– Сегодня ночью поступил срочный вызов. В квартире по адресу… так, где это? Ладно, потом найду. В общем, был обнаружен труп, скорее всего, хозяина квартиры. Но это только предварительно, еще экспертам предстоит поработать.

– Труп? – изумился Герман.

Он ожидал чего угодно. Мог поверить даже в то, что Константин вел какие-то нечистые делишки, но чтобы труп…

– Да… В квартире также была женщина, по документам – Темная Марина Владимировна.

Германа словно обдало свинцовым душем, намертво пригвоздив к стулу. Он не мог пошевелиться. Марина, его Марина…

– Тоже труп? – едва слышно спросил он.

– Нет-нет. Живая. Ее определили в диспансер, с вами свяжутся. Кстати, когда вы ее видели последний раз?

– Да дня три-четыре назад. Понимаете, мы поссорились слегка, и она ушла…

Герман немного ожил. От души отлегло – его Марина жива!

– Поссорились? – задумчиво произнес опер. – Причина?

Смутившись, Герман пожал плечами, замялся и пробурчал еле слышно:

– Да так… мелочи.

Кравцов уставил на собеседника невыспавшиеся глаза и строго спросил:

– Мелочи? Из-за каких таких мелочей можно уйти на три-четыре дня?

Герман втянул голову в плечи. Он и вовсе бы свернулся в клубок, сложился, залез в свою импровизированную раковину и запечатался там – подальше от всего мира.

– Это личное, только наше с ней дело, – пробубнил он.

Не мог Герман вот так – совсем незнакомому, первому встречному – выложить то, что касается только их с Мариной. Словно от чужого грубого взора, праздного любопытства рассыплется, растрескается и разлетится по ветру так долго выстраиваемый для двоих хрустальный замок.

– Подождите, я ничего не понимаю, а кто тогда вызвал вас? И что вообще произошло? Отчего он умер? – словно опомнившись, выпалил Герман.

– Это мы и пытаемся выяснить, – спокойно ответил Кравцов. – Где вы были этой ночью, предположительно с двадцати четырех часов до трех ночи?

– Я? – растерянно переспросил Герман. – Дома. Работал.

– А кто может подтвердить?

– Никто, наверно. Я один был. – И, чуть, подумав, добавил: – Можно у консьержки спросить. Она всех знает.

– Это мы обязательно сделаем, – кивнул мужчина. – А какие отношения были у вашей жены с убитым?

– Да нормальные. Теплые. Он помогал нам часто.

– Как помогал?

– Да по мелочам и… вот в квартире разрешил пожить. Да что случилось-то? Что с Мариной? Она ранена?

Сердце бешено заколотилось. Герман судорожно пытался разгадать – что же произошло?

Гость молча смотрел на Германа и не торопился отвечать на посыпавшиеся вопросы.

– Ваша жена не ранена, она в больнице. Больше я ничего не знаю. Думаю, с вами скоро свяжутся.

После непродолжительной паузы Кравцов продолжил:

– Так из-за чего, говорите, ссора у вас произошла?