Бадвард поудобнее перехватил рукоять топора и пошёл прямо, надеясь, что беглянке не пришло в голову свернуть.

Земля под ногами чавкала, сапоги по щиколотку тонули в густой влаге. Среди трухлявых древесных стволов собрались тени.

Справа хрустнула ветка.

Охотник бросил туда короткий взгляд – пусто.

Вода прибывала. Он остановился и поднял отвороты сапог, потому что вонючая жижа грозила скоро добраться до колен.

“Бад-вард”, – протяжно раздалось слева.

То ли голос, то ли стон.

Он пошёл дальше, не меняя курса. В глуши что только ни мерещится.

Вязкая топь поднялась уже выше колен, заставляя сбавить шаг и ставить ноги аккуратнее.

“Бадвард”, – выдохнули справа возле плеча.

Охотник сделал обманное движение в сторону и резко обернулся.

Бадвард успел заметить тень, которая держалась за его плечом. Она метнулась в сторону от его топора, но лезвие всё равно достало её. Оно прошло сквозь самый край и рассекло тонкую серую дымку. Та распалась шмотками тумана и осела над топью. Но охотник на неё не смотрел. Его внимание было приковано к человеческой фигуре, стоявшей в дюжине шагов перед ним – к молодой женщине.

Она вся была в тёмном, и Бадвард не сразу понял, что рваные полосы ткани прикрывают только её бёдра и грудь, а всё остальное тело вымазано не то грязью, не то бурой краской. У плеч обмазка бледнела и поднималась по шее хаотичным узором до самого подбородка незнакомки.

Мокрые от дождя волосы женщины были убраны назад и открывали лицо. Холодное, правильное, с заострёнными чертами. И такими же острыми были кончики её маленьких ушей, украшенные кольцами и висячими серьгами. Ожерелье из костей птиц и грызунов несколько раз охватывало шею незнакомки и спускалось петлёй к животу.

Она стояла прямо, уставившись льдистыми глазами на Бадварда. И он чувствовал, как от этого взгляда холодеет затылок. Как его сдавливает тупой болью, которая отдаётся эхом во всём теле.

Незнакомка подняла руку и сделала манящее движение пальцами. Медленное. Гипнотическое.

На её запястье, подвязанные за тонкие верёвки, маятниками раскачивались черепа зверьков размером не больше голубиного яйца. Бадвард неотрывно смотрел на них. Любая попытка отвести взгляд вызывала головокружение и тошноту, потому что весь остальной мир пустился в пляс словно после бурной вечеринки.

Пальцы незнакомки снова поманили к себе.

В груди ломило, как если бы туда вбили крюк и потянули за него. По венам разливался огонь. Бадвард согнулся. Упёрся рукой в колено.

Он знал, что должен пойти за женщиной. Знал это самыми костями, которые ныли так, как будто их вот уже сейчас пытались вырвать из плена мышц.

Охотник поднял голову и посмотрел на незнакомку сквозь потоки воды, льющиеся с капюшона:

– Ладно. Идём.

Она не шелохнулась. Даже бровью не повела.

Бадвард попытался сделать шаг, но ноги будто вросли в ил. И от этого снова сдавило в груди так, что казалось, ещё немного, и из него вынут саму душу.

В нём как будто боролись две силы. Одна пыталась удержать на месте, а другая – заставить идти. И вторая явно была упорнее.

Стоило признаться, он до сих пор так и не решил, зачем ему душа. Но отдавать её так просто не хотелось. Поэтому Бадвард стиснул зубы и заставил непослушные ноги шагнуть.

Незнакомка одобрительно кивнула и, повернувшись к нему спиной, пошла вперёд.

Бадвард брёл за ней, всем телом пробиваясь сквозь воздух, который вдруг сделался плотным, как студень. Он едва не терял дыхание, напрягал мышцы до дрожи и слышал, как где-то в стороне по-человечески стонет чаща.

Он должен был идти туда, на поиски рыжей беглянки, но вместо этого тащился через топь за странной незнакомкой, увешанной костяными побрякушками. А она всё дальше уводила его от изначального маршрута.