А ведь еще год-полтора назад подобные вещи его вряд ли бы озаботили! Может, и мальчишку генеральского бросил бы – в конце концов не он же его на край света приволок, а папаша родной, до власти жадный. Может, и на старика Ночебора доклад бы написал по всей форме, за «ученическую» его самодеятельность. И уж точно перед Славой с раздражающим, навязчивым ее вниманием в то время он не извинялся бы. Такое мог позволить себе (и позволял когда-то) Огнезор-подмастерье, глупое, слабое существо вроде неловкой сегодняшней Милы, но уж никак не высокий мастер, самый молодой и успешный в Совете Семерых.
«Бессмыслица какая-то! Еще эти сны проклятые…»
Связывать странные свои видения, похоже бесповоротно обратившиеся после Крама кошмарами, с неожиданными для него самого поступками последних месяцев как-то… не хотелось. Потому что это значило бы, что сны мешают выполнению его обязанностей, а отсюда был только один путь – обратиться к другим мастерам, и притом немедленно. Огнезор представил, как признается высокому мастеру Вере в своей… гм… привязанности к призрачной незнакомке из снов, представил выражение ее строгого лица – и ему сделалось смешно. И чуточку дурно.
Он попробовал проделать ту же мысленную операцию, поместив на место Веры Славу (верную, хоть и не всегда умеющую держать язык за зубами, Славу) – результат вышел еще хуже.
«Значит, придется самому выкручиваться», – раздраженно пожал он плечами и направился в ванную, надеясь, что древний водопровод здания – предмет большой гордости и еще большей мороки всей Гильдии – как раз сегодня работает.
Когда на следующее утро Слава вновь постучалась в его дверь, никто не ответил, а вскоре ученик принес скрепленный печатью Огнезора листок бумаги.
«Отправляюсь на рассвете, – писал он. – Если тебе все еще не выделили личные апартаменты, присмотри пока за моим скромным обиталищем – жилище не может долго оставаться без хозяина, а тебе теперь не пристало оставаться в общей спальне с подмастерьями. Удачи, мастер!»
Слава трижды перечитала записку, затем тяжело вздохнула и вернулась к своим ежедневным заботам. Огнезор же в это время во весь опор мчался к далекому западному Оллану.
Глава шестая,
где появляется медальон и выясняется, зачем он был нужен Лае
Второй месяц осени принес и без того унылым западным селениям мелкую морось, туман да слякоть, вполне оправдывая свое местное название – «грязник». Убогие деревянные домишки, так живописно смотревшиеся летом, а ныне потемневшие и неуютные, являли собою поистине жалкое зрелище. Дороги раскисли, местами превратившись в сплошную бурую жижу, которая неприятно липла к ногам и чавкала. Серое небо, затянутое сплошной темной мутью, нависало над грязными, отчаянно бранящимися людьми, потерявшими всякую надежду добрести когда-либо в нужное им место.
В такую-то пору, плотно завернувшись в тяжелый кожаный плащ с капюшоном, бодро месила грязь у обочины олланской дороги Лая, время от времени отпуская весьма язвительные насмешки возницам застрявших экипажей под дружный одобрительный гогот таких же, как она, пеших путников. Несмотря на сомнительные прелести погоды, настроение у охотницы было самое радужное. Уже которую неделю люди Гильдии не попадались на ее пути, давящее ощущение затравленности потихоньку отпускало. Да и ниточка, которую она так давно искала, скоро окажется у нее в руках.
«Ну, Храш, если ты и правда нашел его, я тебя самолично расцелую!» – весело размышляла Лая, вытаскивая утонувшую в грязи по щиколотку ногу и всматриваясь в высоченное деревянное заграждение далеко впереди, за которым прятались плохенькие олланские строения. Лужа издала возмущенный чмокающий звук, неохотно отпуская сапог. Лая весело погрозила ей пальцем и заторопилась к темной громадине, лавируя между застрявшими телегами, испуганно ржущими лошадьми, истошно вопящими детьми и ругающимися взрослыми – в Оллане, очевидно, намечался базарный день.