– Ну-ну, дитя мое, успокойся, здесь тебе ничего не угрожает, – монахиня, одетая в традиционный черно-белый наряд, прошла вперед и опустилась на стул, мягко смотря на меня. – Я мать Бенедикта, настоятельница этого монастыря, – представилась она. – Как твое имя, дитя?

– Алиана… – тихо произнесла я, пряча глаза.

– Просто Алиана? – от настоятельницы не укрылась моя заминка с именем.

Я кивнула, опустив голову. Кем мне представляться? Я уже не графиня Розе, но я и не графиня Корнуай, прав был виконт – теперь я никто. Он полностью растоптал мою жизнь. Вот так, просто из прихоти.

– Все хорошо… – на мою руку, судорожно стиснувшую край одеяла, легла маленькая теплая ладонь. – Алиана так Алиана, – мать Бенедикта вздохнула и продолжила. – Ты здесь уже три дня. Мы, как могли, подлечили твое тело, но душу… душу, Алиана, может излечить лишь Всевышний. Помолись ему, откройся и, возможно, тебе станет легче. И знай, что бы с тобой не случилось, здесь, в этом святом месте, ты найдешь защиту от всех своих жизненных бурь. Я выслушаю тебя, когда ты будешь готова.

Мать настоятельница встала, намереваясь уходить, я же, сглотнув тяжелый ком в горле, поняла, что больше не в силах держать все в себе, и схватив ее за руку, умоляюще заглянула в добрые глаза:

– Не уходите, прошу… Я хочу рассказать… Все…

И я действительно рассказала. Сумбурно, сбивчиво, периодически сбиваясь на рыдания, преодолевая стыд и отвращение, но рассказала, не скрывая ничего. Настоятельница должна была знать, кого приютила в стенах своего монастыря – беглянку, возможно, убийцу.

Все то время, что я рассказывала, мать Бенедикта внимательно слушала меня, прикрыв глаза и медленно перебирая маленькими пальцами аметистовые четки на своем запястье.

– Значит, он укусил тебя в шею, – задумчиво произнесла она, когда я закончила свой рассказ словами о том, как оказалась у стен монастыря. – Покажи мне, куда именно.

Удивленная этой просьбой, я дрожащими руками отодвинула высокий ворот сорочки, в которую меня переодели, пока я была без сознания, и мать настоятельница, поднявшись, долго и задумчиво рассматривала то место, где должны были быть две глубокие ранки, а потом, вздохнув, опустилась обратно на стул.

– Так я и думала, – произнесла она, обращаясь скорее к себе, и вновь взглянула на меня, удивленную ее странным поведением. – Там ничего нет, ни следа укуса.

– Да, но… – моя рука взметнулась вверх, пытаясь нащупать их. Я ведь помню, как ужасно болела шея, когда он ее прокусил, как на грудь мне стекала теплая кровь. Должны были остаться ранки! Как же иначе? Но я нащупала лишь гладкую бархатистую кожу, и шея больше совсем не болела.

– К сожалению, дитя, я не смогу принять тебя в монастырь послушницей, – мать настоятельница тяжело вздохнула, и все во мне оборвалось. «Значит, мне придется уйти», – с горечью подумала я, не в силах вымолвить ни слова, а просто обреченно кивая.

– Ты не сможешь стать невестой Всевышнего, посвятив себя его служению, – продолжала мать настоятельница. – Не сможешь с остальными сестрами посещать храм и работать с ними.

– Я понимаю, – едва слышно прошептала я, чувствуя, что из глаз вновь закапали горячие слезы, и раздумывая о том, что лучший выход для меня – покончить с этим раз и навсегда. – Я сейчас уйду, позвольте только переодеться.

– Алиана, ты меня не дослушала, – мать настоятельница мягко остановила меня, пытавшуюся подняться с кровати. – Крепись, дитя мое. Мне жаль говорить тебе об этом, но ты больше не человек.

– Что? – наверное, если бы небо разверзлось у меня над головой, я удивилась бы меньше. – Что? – едва слышно повторила я, холодея от ужасного предчувствия.