Долго обсуждали события в Инистом лесу. Все понимали: не прибудь Легур вовремя, шансов выжить могло не представиться. Все четверо хорошо помнили события Аларской войны.

Сулгрик предупреждал, что Сул-Ур будет пробиваться в их мир в Инистом лесу. Смертоносному проявлению безумного бога – суггишу – удалось найти и поднять захороненного некроманта. Суггиш мог бы просидеть там долго, не двигаясь с места: люди давно обходили некрополь стороной. Если бы не северянин Черан.

Столкнувшись с суггишем у некрополя, Черан слишком близко подошел к нему. Суггиш не смог тогда забрать его жизнь – для этого нужна была свежая кровь, но оставил свою метку. Метка – это связь, которую уже не разорвать. Раненный им Черан стал цувера – он отныне принадлежал только суггишу, достаточно было одной капли крови на теле, и суггиш забрал его жизнь, обретя при этом силу.

Скорее всего, северянин был черный, или, как называли хранители, «цуве». Черная кровь могла достаться ему от предков – некромантов, либо он сам когда-то был ранен несытью. На севере это считалось болезнью. Лекари князя Бойдана пытались таких лечить, иногда им это удавалось. В Кьянке цуве не лечили. Хран уничтожал их. Сожжение дотла, чтобы разрушить не только плоть, но и само напоминание о ней, – было единственным средством, которое могло оградить живых от того зла, которое несли им зараженные. Посвященные хранители выискивали цуве по всему Кьянку. Четверо собравшихся в черно-белой башне тоже входили в круг Посвященных. Они научились распознавать цуве при контакте с ними, но только Сулгрик умел почувствовать их на расстоянии. У Черана в Кьянке не было шанса выжить: не суггиш, так они бы его нашли и уничтожили. Вот и причина, из-за которой Харраса и Легура увели из города, когда Черан и другие северяне появились в Вартияре, если, конечно, это не просто совпадение. Может, огонь в трактире, так удивительно быстро разошедшийся, предназначался для Саввара и Пирита, чтобы навсегда убрать их с дороги? Если это так, то кто-то сведущий и могущественный выступил против них.

В комнату постучали, дверь приоткрылась, на пороге стояла Клари. Глаза всех сидящих в покоях мужчин устремились на необыкновенной красоты женщину. Она была невысокого роста, с огненно-рыжими волосами, ее темные глаза, цвет которых менялся в зависимости от освещения, и без того выразительные, из-за перенесенных волнений и бессонных ночей казались огромными. Ей до сих пор так и не удалось повидаться с мужем после событий в Инистом лесу: беспокойство за него оказалось сильнее приличий, и она решилась нарушить мужское уединение.

– Госпожа, – приподнялся Легур.

– Господин Легур, не беспокойтесь, прошу Вас, – остановила его Клари.

– Нам уже пора, – признался примий, выразительно глядя на Саввара и Пирита, они в знак согласия кивнули и помогли Легуру подняться.

Когда дверь за ними закрылась, Харрас шагнул к жене и молча прижал ее к груди. Он чувствовал, как бьется ее сердце. Она многое понимала, его Клари, и потому мало о чем спрашивала. И Харрас был благодарен ей за это.

Легур, примий северных областей Кьянка, Посвященный хранитель и провид Храна, второе лицо после Архипровида Сулгрика, долго не мог уснуть. Он вновь и вновь возвращался мыслями в Инистый лес. Было еще одно обстоятельство, что мучило его, то, о чем он, несмотря на дурные предчувствия, не стал говорить на совете. И, скорее всего, не станет говорить и впредь, даже если его пригласят на Высокий совет. Еще там, в лесу, он понял, что в этот день он со своими людьми отражал натиск небывалой мощи. Это могло означать одно: Сул-Ур возвращается в апогее своей силы. Выстоять в этой битве за мир ему представлялось почти невозможным. Почти. В этом слове была надежда.