Дождь к этому моменту начал идти на убыль, и мы с тётей Мэй могли безбоязненно озираться по сторонам с открытыми от удивления ртами – в то время как близнецы всё крепче начали вжиматься в бока замедлившей шаг матери. Одна из девочек попробовала было потянуться ко мне за защитой – но вдова моментально одёрнула дочь и подтянула её к себе. Как будто бы сочла мою компанию недостаточно надёжной…

Впрочем, подсознательная обида моя не продлилась долго – слишком велико было потрясение от найденной деревни и слишком силён глубокий, идущий из самых глубин памяти первобытный страх. В голове мгновенно всплыли все детские страшилки, связанные с заброшенными местами вроде этого, городские легенды и просто оброненные кем-то вскользь замечания о гнетущей тяжести подобного антуража. И… на миг мне действительно начало казаться, что окружающий мрак скрывает намного больше, чем представлялось на первый взгляд.

– Неприятное место, – произнесла Ямато Мэй, словно бы считав эти слова из моей головы. – Неужели кто-то ещё живёт здесь…

Поддавшись порыву, я быстро поднял взгляд к вершине залитого тьмой холма – туда, где мерцали неровными огнями прямоугольники пустых окон. На этот раз желтоватых пятен там стало как будто бы больше, и вместо одного слабого язычка свечи можно было разглядеть не меньше полудюжины источников света.

Действительно, неужто кто-то ещё мог оставаться здесь, в этом царстве безвременья и мрака… Совсем один. В заброшенном доме на краю пустого посёлка.

Луч тётиного фонаря неуклюже мотнулся вправо и случайно зацепил край громоздкой железной вывески. Замедлив шаг, Ямато Мэй привлекла моё внимание к находке и осветила её целиком – белесая световая клякса легла на плоскую поверхность рекламного щита автозаправки, на котором до сих пор сохранились небольшие пластиковые пластинки с цифрами и сильно подпорченные ржавчиной слова, некогда представлявшие название малоизвестного топливного брэнда.

– Заправка, – Ямато Мэй просто констатировала факт, не сводя взгляда с накренившегося назад козырька: тот был почти полностью развален погодой и временем. – Интересно, сколько лет этой деревне… И когда… с ней произошло всё это…

– Вряд ли в ближайшие годы, – отозвался я, надеясь просто разорвать накинувшуюся со всех сторон тишину. – Иначе в новостях бы сообщили…

– Вряд ли счёт идёт на годы, – женщина склонила голову, чтобы струящиеся по лицу капли дождя не попадали в рот. – Скорее – на десятилетия…

Мы продолжили движение в мрачном молчании. И только фонарь вдовы, что шла справа от меня, всё метался из стороны в сторону по краям дороги, будто бы преследуя тщетное намерение выдернуть из темноты гладкое крыло какого-нибудь рабочего автомобиля, который мог бы сыграть роль железного спасителя из этих недружелюбных мест. Но залитая водой полоса асфальта была пуста. Искалеченная дождями и снегом, пробитая во многих местах порослью травы и кажущаяся скорее лесной тропинкой, нежели полноценной проезжей частью, она прерывалась лишь выпавшими из гнёзд металлическими трубами фонарей и прогнившими насквозь флагштоками, беспорядочно разбросанными вокруг. Самих флагов, конечно, давно уже не было – о них позаботилась суровая природа – но тут и там ещё бросались в глаза остатки былых уюта и гордости: крепления для деревянных носителей, вмонтированные в камень некоторых построек; тянущиеся от крыши к крыше нити прочных тросов и даже нетронутые временем каменные фонари, некогда освещавшие улочки этого загадочного места.

Вскоре главная дорога, которой мы шли, начала заворачивать вправо, и на место классической застройки пришли полупустые пространства парковой зоны – заросшие до неузнаваемости, эти участки земли выдавали свою первоначальную роль лишь полуразрушенными резными оградами из дерева, покосившимися скамьями и единственной теряющейся в траве небольшой статуей. Чуть дальше, почти у самой границы непроглядного мрака, можно было разглядеть очертания детской игровой площадки, но в нынешних обстоятельствах проржавевшие насквозь трубы качелей и покосившаяся карусель выглядели скорее зловеще, нежели жизнерадостно.