– Какой ты красивый.

– И это всё? – спросил он, целуя её влажные волосы.

Тут он заметил шрамы на её левом предплечье и спросил, что это такое. Она ответила после долгой паузы, избегая встретиться с ним взглядом:

– У меня был период ужасного отчаяния. Мне было реально плохо. Даже не знаю, как объяснить… Короче, спроси меня потом об этом.

…Ночь была на исходе, полоска на востоке чуть посветлела, а они все не могли наговориться. Маша рассказывала о себе сумбурно, сбивчиво. Она была обижена на свою семью. Старшую сестру всегда считали более красивой, её больше любили и больше старались для неё. И она капризная, испорченная девка. Именно благодаря ей Маша страдала от депрессий. И благодаря старшей сестре софизм «жизнь – предельно тоскливая штука» проник в сознание Маши гораздо раньше, чем у её сверстников. Она себя считала существом отсталым, неудачливым, обреченным прожить тусклую, тяжелую жизнь.

– Мне еще надо заехать домой, погладить халат, взять учебники, – опомнилась она, обрывая разговор на полуслове.

И выскользнула из-под одеяла. Мгновение она стояла, застыв в свободной позе – восхитительная, как радуга, разорвавшая сетку дождя. Потом начала собирать вещи по комнатам.

Рассвет надвигался стремительно. Уже было светло, когда она, одевшись, стала приводить себя в порядок перед зеркалом. Андрей вызвал такси, вместе с Машей спустился вниз. Расплатившись с шофером сразу, спросил её:

– Когда мы увидимся?

– Ты этого реально хочешь? – переспросила она, приглаживая его взъерошенные волосы. – Или так спросил, для приличия?

– Ты разве сама не чувствуешь?

– Да, что-то есть. Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Нет.

– Обманываешь, – недоверчиво сказала она, внимательно посмотрев ему в глаза.

– Нет, – ответил он открыто, – у меня была несчастная любовь, – в школе. Потом я сам был объектом страсти, – тоже не получилось.

Простодушно рассмеявшись, Маша толкнула его в плечо:

– Ничего, какие твои годы! Вернутся обе!

– Не вернутся, они уехали: одна в Москву, другая – во Владивосток.

Спохватившись, он добавил:

– А вообще, – зачем они мне?! У меня есть ты!

Маша вскинула брови:

– Неужели?!

Помолчав, она задумчиво спросила:

– И я могу называть тебя своим парнем?

– Только если перестанешь называть меня «красивым».

* * *

Отношения «встречался парень с девушкой», которые определяются как «лучшая пора в любви», продолжались чуть больше года. Слияние их существ совершалось в особом мире, где другие человеческие связи не имели значения. Ничего вокруг не было, они плыли в мягком, медлительном гуле любви.

Маша первой сняла розовые очки. Появились «другие человеческие связи». Андрей узнал, что она была замечена с Михаилом, и предъявил ей это. Она ответила, что это всего-навсего «друг», и ничего, кроме «дружбы», быть у них не может. Андрей терпеливо начал объяснять, что дружат только геи, все остальные воспринимают общение с девушкой как прелюдию к сексу. Ничего не помогло, даже напоминание истории знакомства. Она сказала, что «Михаил всё понял, ему нужно просто общение». «А тебе что от него нужно?» – спросил он, и получил ответ: – «Мы просто пересеклись и поговорили, что тут такого?»

Так ни до чего не договорились. Андрей оставил за собой последнее слово, запретив ей общение с посторонними мужчинами, но по её глазам понял, что ей это, как тогда говорили, «монопенисно». Казалось, она смотрела куда-то мимо него, в темноту вселенной. Он легко пережил это потрясение, просто сделал для себя вывод, что оставляет за собой право «общения» с другими девушками – если подвернётся случай.

Потом стали появляться новые «друзья». С невинной улыбкой Маша говорила, что её «подвёз Жорик на машине», она «посидела с Пашей в кафе». Андрей не проявлял признаков беспокойства, просто его отношение к ней изменилось. Если она уже не пылает страстью, то почему он должен?! Но своим «правом на лево» не пользовался – она его полностью устраивала. Тем более, не давала поводов для серьёзного беспокойства – не пропадала по ночам, не отменяла свидания. Не было такого, чтобы он захотел, а ему было отказано. Может, ей действительно нужно разностороннее общение, ничего страшного, если она посидит с кем-нибудь полчаса в кафе.