Лишь в «Парусии»[21] (1835) Тетеревкин снова обращается к серьезному сюжету. Главный герой стихотворной новеллы – иконописец в лагере Пугачёва[22]. Неизвестный художник закрашивает портрет Екатерины II, рисуя сверху черты самозванца, но когда краска высыхает, на картине снова проступают черты императрицы. Этот демонический образ с двумя лицами неоднократно связывали с Александром I. Новелла резко обрывается, и это расценивали как метафору отказа видеть в России возможность изменений путем переворота. Вывод, что Тетеревкин скептически относился к проектам общественных изменений, не выдерживает критики. Хотя в произведениях он не высказывается однозначно о достойном государственном устройстве или об отношениях собственности в будущем, это может пониматься как программный недостаток. Из дневников Тетеревкина за период 1840–1841 годов становится очевидным, что оправданными он считал только общественные изменения на основе «железного Голема». Ключ к этому содержится в последнем его произведении.

Первые наброски произведения «Свет» (1836–1841, 2015)[23] относятся к 1836 году. В концептуальном плане Тетеревкин опирался на энциклопедистов. Он ни в коем случае не хотел ограничиваться систематизацией всех общественных групп в русле пушкинской «энциклопедии русской жизни» или бальзаковской oeuvre gigantesque[24]. Moi, j'aurai porté un monde tout entier dans ma caboche[25], – писал он своему бывшему гувернеру, рассказывая, что изобразит весь белый свет в одном стихотворении, от «зубика блошки в шерстке мышки, живущей в дырке в плинтусе под кроватью», до звезд и комет. Но это еще не все: он надеялся создать историю бытия, включая время после его смерти «вплоть до Страшного Суда»[26].

Де Кельк-Пару не удалось выяснить у Тетеревкина, почему это должно быть непременно стихотворение. При этом гувернер, несомненно, имел в виду шансы на успех бывшего ученика. В связи с коммерциализацией русской литературы в 30-е годы XIX века упор стал делаться на прозу. Тетеревкин не мог не замечать стремительного развития реалистической прозы, начавшегося под влиянием романов М. Ю. Лермонтова и Н. В. Гоголя, поэтому до недавних пор считалось, что он проявлял упрямство, придерживаясь стихотворной формы[27]. Однако для выработки обоснованного мнения о мотивах автора необходимо ознакомиться с историей произведения.

Непрерывное расширение поэтической вселенной, предусмотренное сюжетом, утомило Тетеревкина. Спустя два года после начала работы над «Светом» он осознал, что невозможно охватить «обширнейший материал» традиционными методами. Список деталей, которые необходимо было включить в произведение, рос быстрее, чем появлялись готовые отрывки. «Еще до завтрака мне пришло в голову столько новых слов, что дня не хватит их записать».

В итоге Тетеревкин разочаровался в жизни. «Дуэлемания» поначалу не причиняла ему вреда, и в этом предположительно была заслуга его свата Матвея Мордюкова, благоразумного секунданта. «И все равно все кончилось так, как должно было, – пишет Наталья Ефимовна. – Когда Гавриил Ефимович безуспешно вызвал на дуэль уже всех наших друзей и соседей, один проезжий гвардейский офицер изъявил готовность обменяться с ним выстрелами. Деликатный характер полученного братом ранения вызвал грандиозный скандал, а лейб-гвардия недосчиталась одного офицера».

Лишь благодаря покровительству бывших коллег отца Тетеревкин легко отделался. Ссылку в Сибирь заменили высылкой за границу. Через Францию он отправился в Англию. В документах русской делегации 1839 года Тетеревкин значится личным переводчиком хранителя Кунсткамеры. По сей день ведутся споры, стоял ли за поиском аппаратов и машин для императорской коллекции промышленный шпионаж; сам Тетеревкин не вел записей о служебных делах.