Я вжимаюсь спиной в стену. Ну почему монахини не обучили нас заклинанию, дарующему невидимость?

– Пьера ко мне! – продолжает греметь д’Альбрэ. – Его атака со стороны западных ворот должна была начаться раньше! Похоже, из-за его лености я лишился добычи!

Он вытягивает руки, и оруженосец бросается снять с него латные перчатки. Мальчик благополучно сдергивает правую, но, прежде чем он успевает заняться левой, д’Альбрэ поворачивается выкрикнуть очередной приказ. Оруженосец поспешно отскакивает, чтобы не заработать случайную затрещину, и опасливо выжидает. Ему страшно подходить к господину, но еще страшнее промедлить, когда от него ждут услужения.

– Еще, – продолжает д’Альбрэ, – мне нужен отряд, который последует за герцогиней и будет докладывать обо всех ее перемещениях и о войсках, ее защищающих. Если подвернется хоть малейшая возможность для захвата, она не должна быть упущена! Я щедро вознагражу любого, кто привезет ко мне герцогиню!

Де Люр передает хозяйский приказ своим людям. Еще один оруженосец тенью вьется подле д’Альбрэ, готовый вложить ему в руку чашу с вином еще до того, как господин того потребует. Д’Альбрэ не глядя хватает чашу, и все мы ждем, затаив дыхание, пока он утоляет жажду. Мадам Динан делает шаг вперед, не иначе намеревается успокоить его… но в последний момент внемлет здравому смыслу и остается на месте.

Осушив чашу, граф долго и пристально смотрит на нее, после чего… швыряет в очаг. Звон бьющегося хрусталя отчетливо разносится по притихшему залу. Д’Альбрэ медленно оборачивается. Он пользуется воцарившейся тишиной так же мастерски, как и мечом; он позволяет ей длиться, пока сам воздух в зале не натягивается туже, чем кожа на барабане.

– И как же это вышло, что воины из Ренна подоспели столь вовремя, а? – спрашивает он затем, и его обманчиво-тихий голос звучит пострашней недавнего крика. – Как такое возможно? У нас тут что, предатель завелся?

В зале стоит мертвая тишина. Никто не решается подать голос. Предателей здесь на самом деле более чем достаточно – многие с легкостью изменили юной девочке-герцогине. А вот решился ли кто-нибудь предать д’Альбрэ – это вопрос уже совсем другого порядка…

Маршал Рье сжимает кулаки и делает шаг вперед, становясь перед графом. Мадам Динан тянет руку, пытаясь остановить его, но не успевает. «Боже милостивый! – думаю я. – Да он либо величайший храбрец, либо непроходимый болван!»

– О каком предательстве речь, если никто не был осведомлен о ваших планах? – спрашивает Рье.

Взгляд д’Альбрэ лениво переползает на его кулаки.

– Решение было принято в последний момент, – говорит он.

– Но даже и в этом случае следовало уведомить меня, – продолжает Рье. – Я дал слово, что герцогиня может ничего не опасаться во время переговоров.

Проклятье, думаю я. Остолоп дразнит д’Альбрэ и не замечает, как утекает между пальцами песок его жизни!

Граф всем корпусом поворачивается к Рье, и я чувствую, как напрягается подле меня Юлиан.

– Вот поэтому-то тебе ничего и не сказали, – говорит д’Альбрэ. – Ты из-за своего обещания раскудахтался бы, точно старуха!

Рье молчит. То ли слова д’Альбрэ его ошарашили, то ли понял наконец, что играет с огнем… Откуда мне знать.

– А кроме того, – теперь в голосе д’Альбрэ звучит явственная насмешка, – как я посмотрю, твои увещевания очень сильно на нее повлияли. Плох тот военачальник, у которого заготовлен только один путь к победе! – Тут его лицо с быстротой ртути принимает совсем иное выражение, делаясь из насмешливо-презрительного попросту ужасающим. – Ты ведь не прознал о моих планах и не предупредил ее, чтобы сберечь свою драгоценную честь, а? Или как?