Но Дуриэль такая Дуриэль, что ничего не поняла и, все так же улыбаясь, побрела к себе. Попадется стражникам – решат, что добралась до отцовских вин.

А я, слава Солнцу, все-таки добрался до Вейдена.

Несмотря на традиционные арочные окна и широкие балконы, обитель лекаря тонула в полумраке. Тому виной тяжелые портьеры, гобелены и тусклые светильники.

Как объяснял он сам – при прямом свете солнца разрушаются свойства многих зелий. И я сейчас этому порадовался, потому что в придачу к обычным симптомам слезились глаза.

– Ваше Высочество! – о моем прибытии тут же доложила стража, и Вейден выбежал, побросав все дела. Он явно оторвался от котла, судя по характерным запахам, усилившимся для меня в разы.

– Дай лекарство, Рин.

Интересно, а где он так срочно возьмет кровь? Или она заготовлена заранее и хранится под заклятием стазиса? Скорее всего.

И до чего сложно не швырнуть принесенный фиал об стену, под влиянием взбесившихся эмоций. Тем более рядом свежая, терпкая ровно в меру, а приходится довольствоваться безвкусным суррогатом. Я принц, сын Феликса Элвелора, а должен побираться всякой дрянью, как бродяга. Вейден вызывал непередаваемое отвращение, как и его «лекарство». Ненавижу! Впервые настолько сильно ненавижу, хотя осколки разума колют мыслью, что лекарь ни при чем, но отказаться от свежей крови настолько больно…

Нет, это не я, не я. А тот монстр, которого желаю выжечь, вытравить, но не могу.

– Благодарю, Рин.

– Вас проводить в покои, Ваше Высочество? Вы бледны.

– Я всегда бледен после приступа, ступай к себе.

Царапнул легкий страх – что, если на этот раз я выгляжу иначе? То есть, действительно по-другому?

Успокоился только в своих покоях, перед зеркалом.

– Для кого прихорашиваешься? – насмешливый голос брата донесся из моего кресла.

И ведь я сразу почувствовал мельчайшие звуки и шорохи, даже звук дыхания, но был слишком обеспокоен возможными внешними метаморфозами.

– Тебе не говорили, что забираться в чужую комнату… ммм… некрасиво?

– А ты мой новый наставник по дворцовому этикету, – Фел присвистнул и пружинящим шагом подошел к зеркалу, – неужели, чтобы увидеться с родным братом, мне надо за месяц выбивать аудиенцию? Отец, как назло, решил нас разделить, у меня тренировки на мечах – у тебя метание кинжалов, у меня – астрономия, у тебя – ридгийский язык. И так во всем. Неужели боится, что мы снова куда-то удерем?

– Его можно понять.

– Что-то ты кислый. Постой… у тебя приступ был, да? – брат вглядывался в мои глаза, будто оттуда на него смотрел… Он. Тот, другой.

Кивнул, не находя сил на очевидное.

– Прости. Я вот зачем пришел, тебя видели с Дани…

– С кем?

– Дригерданиэль, – терпеливо повторил брат, умудрившись не сломать язык, – и не подумай, я не против. Между нами толком и не было ничего. Я даже рад.

– Чему ты так рад? – разговор мне категорически не нравился. Начиная от осознания, какая у братца сеть разведки среди слуг, заканчивая тем, куда может повернуть русло беседы.

– Ну, а ты не понимаешь? Не хотелось бы ссориться из-за девушки с родным братом. Дело в том, что мне действительно нравится… Милорада. Я понял это особенно остро за время под замком. Скажи, – лицо Фела—младшего было трогательно взволнованным, – ты же не будешь против, если сегодня я пойду к ней?

Под ногами разверзлась пропасть. Земля осыпалась глупыми надеждами и мечтами. И даже Фел ни при чем, он лишь напомнил, что даже у него, дофина (которого почти стопроцентно обяжут к династическому браку) больше шансов, чем у меня. Нужно перестать думать о ней, просто перестать, потому что сегодняшний случай с бывшей подружкой Фела наглядно продемонстрировал риск. Ведь это эгоистично, желать себе кого-то просто потому, то хочется? И с чего я вообще взял, что Мила не вспоминает обо мне с содроганием, надеясь, что никогда больше не увидит? Да, она меня успокаивала – но, возможно, просто по доброте безгранично чистой души. А на самом деле чувствует страх и брезгливость.