Красивые пальцы откинули мои волосы с плеча, крылья носа едва заметно трепетали. Снарр был прекрасен противоестественной, пугающей красотой.

Я забыла, как дышать, когда его губы коснулись жилки на моей шее.

«Ленс», выдохнула я мысленно, потому что тело мне не подчинялось. Если бы я не сидела у кровати на дощатом полу, а стояла на ногах, то наверняка пошатнулась бы и упала.

Его лицо было нереально близко, я могла касаться мягких волос и мраморно-белой кожи, но не смела.

В какой-то момент давление губ стало сильнее, вызывая рой мурашек, и я закрыла глаза. Лучше бы я этого не делала! Легкие прикосновения перешли в откровенно дразнящие, он… смаковал каждый участок моей кожи, открытой платьем. Хорошо, что круглая горловина на шнурке довольно высока, но не успела я этому порадоваться, как Ленс рванул завязки, обнажая мое правое плечо.

Все в этом неправильное, противоестественное и веющее осязаемой опасностью, но стоило допустить подобную мысль, как ледяные руки – в противовес горячим губам – прижали меня теснее к себе – и со стороны мы, должно быть, смотрелись вполне невинно, сидя рядом, как дети. Но только со стороны и под покровом полумрака.

Какой бы зверь не проснулся в нем, он жаждал крови и… человеческого тепла. Это происходило одновременно, жажда и страсть, и готовилось сплестись в смертельном объятии.

Я словно пребывала в полусне, понимая только одно – мне нравится. Даже если я сейчас умру, то ни о чем не пожалею. Притупились все эмоции, потускнела память о прошлых годах, я находилась в ограниченном отрезке времени и пространства, очерченном ведьминым кругом. И, как заколдованная струна, была настроена на одно чувство – такое же сильное желание.

Оно скапливалось там, где Ленс терзал кожу странными, неистовыми поцелуями… и почему-то внизу живота, где все горело и трепетало.

Я была на краю сознания, когда шеи коснулся холод, почти сразу сменившийся пьянящим жаром – его губ… моей крови, стекающей за воротник…

Ленс пил меня, забирая душу и принося освобождение.

Меня подкосил приступ. Честно говоря, я ожидал худшего, еще по прибытию в Большие Лопухи нарисовав себе долгие немереные страдания, но все произошло на удивление быстро. Привычная фаза симптомов, лихорадка, а потом темнота забрала меня, милосердно притупив страх. Я просто плыл по течению черной реки и временами видел сны. Алые сны, это казалось важным.

Порой всплывало лицо матери, отца и брата, но все чаще я видел Милораду.

Да, все чаще – ее. Последний сон был невероятным, стыдным до жгучего чувства в груди и… восхитительным, как стремительный полет в облаках.

Я целовал Милу – почему-то в шею, переходя на белое плечо, и ей нравилось. Гхар побери, она меня не оттолкнула! Отвечала не Фелу, искушенному во многих вопросах, кроме прямых обязанностей дофина, а мне. Второму принцу Ленсару. Нет, просто Ленсу, ведь даже наши титулы ей неизвестны. Хм, ответ прост – потому что это всего лишь сон. Видения, навеянные лихорадкой.

А еще меня переполняла энергия. Никогда еще я не чувствовал себя настолько сильным, быстрым и ловким, как в этом сне. Настолько счастливым.

Поэтому возвращение в реальность встретило болезненным разочарованием. И, получается, я все еще жив, раз чувствую этот пронзительный холод утраты безумно важного? Ведь мертвецы, насколько мне известно, не чувствуют ничего.

Я до последнего тянул и не открывал глаза, но едва слышный стон разорвал тишину дурным предчувствием. Мила… на моих руках… вся в крови!

Да, в первое мгновение так и показалось, что с ног до головы, но когда я обуздал панику, справедливо решив, что она мне точно не помощник, то смог рассмотреть детали.