Не следовало сообщать Орманду о своих делах. Чем же Камил руководствовался? Теперь он всерьёз помышлял о том, чтобы подстроить смерть племянника. Что же вырастет из такого мальца? Самодур, который изгонит Камила из собственного имения, едва получит в руки реальную власть? И это при том, если они все доживут, а не сгорят на кострах из-за нечаянно брошенного слова! Из-за мальчишеской хвальбы перед своими друзьями или служанками.

Да и «друзья»… сыновья ремесленников, с которыми Орманд общался в тайне от своей мамашки, недолюбливающей простолюдинов. Он разговаривал со всеми ними надменно, с чувством превосходства, зачастую унижая сверстников, которые не могли ему ничего сделать. Был случай, когда сын кузнеца разбил Орманду лицо за очередные дерзости. Тогда Камилу пришлось вступаться за сына драгоценного кузнеца, защищая его от разъярённой Жанны, да разъяснять своему племяннику, что за своим языком нужно следить даже если ты самый главный.

Подрастал настоящий кошмар. Идиот.

Камил вспоминал себя. С гордостью. Но так сложились обстоятельства. Они закалили его. Воспитали в нём воина. Кто же воспитывал всё это время Орманда? Бабы. Причём не самые хорошие. Племяннику передалась истеричность Жанны. Оставалось надеяться, что ещё не поздно, что ещё не всё потеряно – об этом заверял Ларс.

– Ты себя считаешь едва ли не святым отцом, – усмехнулся он, выслушав своего воспитанника. – Но в своём глазу бревна не замечаешь. Ты тоже не подарок. С тобой очень сложно.

Слова эти оказались для Камила полной неожиданностью.

– Все мы любим обелять самих себя в своих же глазах, – Ларс продолжал. – И глядеть на подрастающее поколение с презрением. Это старая особенность…

– И что же во мне такого плохого? – завёлся Камил.

– Ты очень вспыльчив, – начал перечислять Ларс. – Ты очень жесток. Ты не считаешься ни с чьим мнением, кроме моего. И то не всегда… Ты идёшь по человеческим головам без зазрений совести. Потому что в своей голове ты всегда найдёшь оправдание своим бесчеловечным поступкам. А если вдруг не находишь, то начинаешь винить обстоятельства, винить жестокость со стороны других людей и несправедливость всего мира…

Ларс оказался слишком меток. Он обезоружил его сразу, Камил даже не успел выразить свои очередные оправдания. Он не нашёлся, чего бы возразить в ответ, чтобы при этом не вызвать приступ смеха. Это особенно разозлило. Задело внутри что-то священное. Однако злоба эта лишь подтверждала слова Ларса.

– Ты впустил слишком много жестокости в своё сердце, Камил, – сказал Ларс. – Я очень боялся этого, когда воспитывал тебя… И Ворон… Хельг. Он узнал о том, что случилось в Раскриснице. Он догадался сразу, как до него донеслись слухи. Ведь он видел твою мёртвую дружину и понимал, на что она способна. Весть о маленьких детях, порубленных на куски в одной куче с матерью и защитниками выбила его из колеи. Он замкнулся в себе. Он не жалел Менестрелей, потому что видел своими глазами их зверства… Но он почувствовал свою вину за смерть детей. Ведь он помогал тебе обзавестись мертвецами. Поэтому он собирается уходить со дня на день. Не хочет иметь с тобой больше никаких дел.

– Вот чёрт. Почему же он не поговорил со мной?

– А что толку? Будто от этого что-то поменяется. Хельг пожалел, что помогал тебе с мёртвой дружиной и с добычей зверей.

– Я бы всё ему объяснил, если бы он пришёл!

– Только не навязывайся к нему. Он не из разговорчивых. Хельг не верит словам, он всегда смотрит на поступки.

– Я хотел спасти детей!

– Но ведь это ты отдал приказ их всех зарубить.

– Нам приходится творить жестокие поступки. Это жизнь!