– Депутатия этого ты помнишь, – столь же ласково продолжал Никитич. – Он хоть и сволочь продажная, как и положено ихнему сословию, но почто жизни его лишать, в болоте утапливая?

– Я… я не топил… – длинношеий попытался спрятаться в толпу, и даже шея его, казалось, одеревенела.

– Сам не топил, – согласно кивнул Никитич. – Но приказ дал.

– Врешь! – взвизгнул мужик, не отводя глаз от вперившегося в него утопленника.

– И даже женщина у вас одна была, – неожиданно сказала Весняна. – Ладно этот, – она кивнула головой в сторону депутата, – деньги не поделили… А женщину-то зачем убил?

Дикий рык пронесся над огромной поляной. Утопленный депутат мощным рывком порвал ременные путы, связывавшие его с остатками розвальней, и кинулся на длинношеего. Реакция у того оказалась неплохая: мужик исчез в толпе. Однако она мгновенно рассыпалась, и утопленник пустился вдогонку за мчащимся в лес врагом. В наступившей тишине только треск сучьев извещал о том, что погоня продолжается. Но была она недолгой: над лесом снова пронесся торжествующий рык, сопровождаемый визгом ужаса, а затем все стихло.

– Ну, вот, – хладнокровно подвел итог Вован. – Как я теперь этого придурка-депутата водяному верну?

Он повернулся к оставшейся упряжке и грозно приказал:

– Немедля найдите этого, который в лес стреманулся, и живо – назад, к хозяину!

Утопленничков быстро освободили от упряжи, они бодро всхрапнули и ломанулись в лес.

– Ну, со скотиной разбрались, – с облегчением резюмировал Митромир, пожелав вступить в диалог с аборигенами. – А с нас – угощение честной братве Уваловой поляны! – и царственно принял радостные вопли толпы.

– Маг – он и есть маг, – ворчливо бубнил Никитич, собирая разбросанные на посадочной линии пожитки. – Нутром чую, до червонцев, мною спасенных доблестно, добирается…

***

Ясная звездная ночь, редкая для нынешней зимы, раскинула свой таинственный полог над карельскими лесами. Суматоха, вызванная триумфальным прибытием буйной команды, давно улеглась. Шалаши и хижины быстро восстановили, общий ужин был оживлен несколькими ящиками водки, выставленной Митромиром местной публике в целях достижения консенсуса, несмотря на горестные вопли Никитича. Впрочем, дед быстро утешился, когда ушлые коммерсанты презентовали ему внушительную флягу грибной настойки – тем более что благодаря изобилию карельских лесов она им почти ничего не стоила.

Местом ночлега всей компании Митромир избрал хижину, стоящую на краю поляны. Ее охотно освободил обитавший в ней толстенький субъект, смахивавший на перекормленного кролика. Причины его сговорчивости пояснил разбойничего вида леший, бывший на поляне кем-то вроде старосты:

– Побежал в бунгалию этого, как его… ну, которого ваш утопленничек в лесу порвал.

– В бунгалию? – удивился Антон. – Это что за сооружение?

– Это он так бунгало называет, – снисходительно пояснил всеведущий Леха. – И что, этот кролик не из брезгливых? Не боится усопших?

– А чего ему, – равнодушно ответил леший. – Банкир он. Бывший. А они не из брезгливых. Могут и в норе барсучьей жить, если денежкой приманить. Уж я навидался тут всяких. Зато ваша хижина попросторней будет, все и поместитесь.

Дощатое сооружение, более всего напоминавшее сарай, и впрямь было просторным, потому вся компания решила ночевать здесь, на разостланых звериных шкурах. Оно и безопаснее, и теплее, выразил общее мнение Никитич. Весняна тоже не возражала: понятно было, что в соседстве с компанией, собравшейся на поляне, не до стеснительности. Да и походная жизнь, богатая на разного рода увлекательные события, не оставляла времени на особые раздумья о разнице полов.