Через несколько часов гонки лешак особенно заливисто свистнул, прошелся кнутом по пристяжным, особо отметив депутата, и шестерка, взрыв снег, затормозила у края полого берега лесного озерца.

– Мальчики налево, девочки направо, – выдал Вован привычную туристическую фразу. – Перекусываем – и в дорогу!

Перекус, состоявший из холодных окороков и изрядной порции самогона, много времени не отнял. Лишь Весняна, таинственно улыбнувшись, от самогона отказалась, отлучившись куда-то на десяток минут и вернувшись с явственным запахом горячего кофе. Народ только носом повел, но ничего не сказал.

А затем снова началась гонка. Словно миг, пролетело еще несколько часов. Вован, поглядывая на темнеющее небо, на леса, по которым проносились снежные заряды, все чаще подхлестывал шестерку утопленников, свистел и гугукал так, что с елей осыпались снежные шапки. Розвальни заносило на поворотах, торчащие из них ветки все чаще сшибали прибрежные кусты, и удивительным образом вся конструкция еще как-то держалась, словно отечественная автопродукция на зарубежном авторалли – из чувства престижа. Утопленники храпели, из их ноздрей вырывался пар, а глаза стали наливаться красным вурдалачьим светом.

– Ты полегче! – проорал сквозь распушившуюся бороду Никитич. – Тут тебе не…

И чихнул.

Что имел в виду бедовый домовой до чиха, осталось неизвестным.

– Мля! – только успел в ужасе возопить Вован и взмахнул в последний раз кнутом. Но было поздно.

Ошалевшая тяговая сила в отчаянном прыжке взвилась в воздух в последний раз, завыл воздух, разнося в клочья розвальни, словно копну сена, промелькнули внизу какие-то буро-пегие пятна, и вся компания в туче снега врезалась в Увалову поляну.

То, что это именно та поляна, стало ясно, когда снежная пыль опала, и путешественники, выпутавшись из веток распавшихся розвальней, узрели окружившую их мрачную толпу, выставившую вперед различные орудия уничтожения – от корявых дубин до вполне современных автоматов «узи». Причина столь недружелюбного приема выяснилась тут же: во время не самой мягкой посадки вконец одичавшие утопленнички, буксируя за собой остатки сцементированной магией повозки, пропахали широкую борозду по всей поляне, попутно снеся десяток шалашей, палаток, хижин, а заодно и их обитателей. Последние потом утверждали, что сему явлению предшествовал еще гром невиданной силы, повредивший их барабанные перепонки, за что вообще-то положена отдельная компенсация.

Быстрее всех нашелся Вован, очевидно, благодаря опыту, приобретенному в плодотворной коммерческой деятельности.

– Стоять, в натуре! – гаркнул он так, что ближайшие оппоненты невольно присели. – Волыны не трогай! Мы не фраера, мы свои.

На окружающую толпу эта речь, очевидно, произвела благоприятное впечатление: дубинки и стволы опустились. Вперед выступил длинный мужик в дорогой кожанке, с поблескивающим «ролексом» на запястье. Лицо он носил самодовольное и кокетливо покачивал из стороны в сторону головой на длинной шее, словно свидетельствуя: я хозяин в этой жизни, а вы тут появились по недоразумению. Лешак при виде его немедленно ощетинился.

– А чем докажешь, что не фраера? – спросил мужик, повиляв головой. – Вот меня любой знает, а вы что за лохи?

Вован от презрения только фыркнул. И тут в дело вступил Никитич, ласково светя синими озерными глазами.

– А ты, милок, не видишь? – благожелательно спросил он. – Путешествуем мы. Да, вишь, упряжка малость подвела, понесла. Особливо вон тот, твой знакомец, – и ткнул пальцем в утопленника-депутата.

На утоптанном поле воцарилась тишина. Депутат повернул красные в глаза в сторону длинношеего мужика и всхрапнул. Мужик отступил назад и побелел.