В Евгении тогда закипел гнев. Настолько тяжелый, точно его оскорбили самым унизительным образом. Семен Захарович резко опротивел юноше, и даже его внешний вид вызвал у парня отвращение, точно перед ним стояла свинья в рясе. Он даже хотел его ударить. Пусть мужчина бы и пил себе, пил один или даже с отцом, Евгений бы это простил, но то, с каким неуважением он отнесся к его покойному брату, пробудило глубокую и едкую обиду.

Сам Евгений был атеистом. Хотя порой, замечая какую-то удивительную случайность, принимал ее за знак и пытался убедить себя, что Бог все же существует, а сам он – его избранник, но как только эта случайность самым логичным образом раскрывала себя, он тут же вновь становился атеистом. Брат же был человеком набожным, и только поэтому Евгения так волновало то, как Семен Захарович его отпевал.

До кладбища Андрея провожала только родня. Батюшка ушел, как только закончил читать. Многие хотели поговорить с ним, особенно бабушки: кто о больном колене, кто о корове, умершей от сглаза соседки, но мужчина, несмотря на свою тучность, все-таки смог проскользнуть мимо и уйти.

Гроб Андрея заколотили и опустили в яму. Как только в могилу полетела первая горсть земли, мать, все время стоявшая бледная и неживая, вдруг разрыдалась и бросилась к краю.

– Сыночек! Андрейка! – кричала она, а по ее щекам бежали слезы, – Вернись! Прошу тебя, не оставляй нас! Андрейка!

Несколько мужчин, вместе с отцом оттащили её, содрогающуюся от рыданий, и отвели в сторону.

Евгений, наблюдавший за этим безучастно, даже ничего не подумал. Он устало смотрел в могилу, в которой закапывали брата, и на старух, что кидали в яму монетки под ругань мужиков.

«И снова не плачу», – подумал он тогда, чувствуя опустошение и безразличие ко всему.

С кладбища они вернулись поздно. Всю дорогу отец придерживал мать, которая еле брела по дороге. Взгляд её, пустой и безжизненный, не отрывался от земли.

Евгений же шел, размышляя о том, что жизнь его кончилась. Университет он бросил, брата похоронил, и мать, как ему тогда совершенно спокойно думалось, долго утраты переносить не сможет и тоже сляжет рядом с Андреем, а ему теперь и остается, что следить за родителями да вести хозяйство до старости. Утешало лишь одно – дурацкая детская мечта о свадьбе с Катей. Пусть он и не окончит университет, зато теперь рядом с ней. Может, хоть за это он сможет уцепиться.

С этими мыслями юноша и лег спать.

Половину ночи Евгений ворочался не в силах уснуть. Мешала луна, что подобно воровке, заглядывала в окно спальни и касалась светом лица. Парень отворачивался от ее взора, но она, отражаясь от настенных часов, вновь смотрела в глаза.

Спать мешали и стоны матери за стеной. Протяжные, словно вой животного, попавшего в капкан, они еще сильнее раздражали ум юноши. Будущая жизнь представлялась Евгению могилой, которая с каждым годом будет становиться все глубже, погребая в себе его и родителей.

За эти четыре дня юноша уже приучился засыпать под всхлипы матери, и когда он уже почти свыкся с лунным светом, мучающим глаза, и почти заснул, послышался скрип окна в спальне, в которой спала мама. За ним, точно молитва, послышался горячий шепот женщины.

Евгений не придал этому значения, лишь поморщился от мысли, что мать вновь начала молиться. Однако его беспокоило открытое окно. Мало ли что могла сделать убитая горем женщина. Он постарался убедить себя, что устал, что хватит с него заботы и что сам он заслужил её не меньше, но перед взором рисовалось открытое окно и мать, сбегающая через него из дому.

Ругая себя, он все же откинул одеяло, поднялся и тихо пошел к спальне. По пути он заглянул в кухню и увидел отца, спящего на столе рядом с опрокинутой бутылкой водки. Мужчина тихо сопел и бубнил себе что-то под нос.