С этими мыслями он проводил ночи. Утром уходил в бюро, а по возвращении весь день ухаживал за матерью, ни разу не заговорившей с ним.

За все это время он даже не встретился с Катей, которую до этого случая так горячо любил и с которой, даже когда уехал в Петербург, не прекращал общения. Он писал ей каждый день, лелея призрачную и детскую мечту о том, что, как только получит диплом и найдет работу, сразу сделает ей предложение. Сейчас же он совсем забыл о ней и вспомнил только за день до злополучной ночи.

День похорон был особенно мрачным: небо сгинуло за тучами и превратилось в свинцовую пелену, за окнами стонал и выл холодный ветер, гонявший по улице клубы серой пыли. В доме Замятиных собрались все родственники и друзья Андрея, с которыми он работал. Гроб поместили посреди зала на двух табуретках, а вокруг расставили стулья. Мать все время, пока приходили гости и до самого отпевания, не выходила. Сидела тише мыши в своей спальне, дрожа от непонятного Жене страха, словно боялась увидеть сына мертвым. Отец же, опухший и красный от пьянства, сидел в мятом пиджаке подле Евгения, потупив безжизненный взгляд в пол. Женя так и не увидел, чтобы он хоть раз посмотрел на Андрея.

Сам же юноша не плакал. Он стоял возле гроба в окружении родственников и от непонятного ему стыда пытался выдавить из себя слезы. Ему постоянно казалось, что на него смотрят, отчего желание разрыдаться росло, но не прорывалось наружу.

«Плачь же, плачь», – уговаривал он себя и, чтобы вызвать слезы, вспоминал самые драгоценные воспоминания о брате.

От невозможности заплакать юноша начинал чувствовать себя неудобно, особенно под пристальными взглядами родственников, которые, казалось, считали его бездушным. Евгению хотелось крикнуть им:

«Да знаете вы, сколько раз я был возле Андрея эти дни? Сколько я выплакал, что уже и плакать не могу! Видели бы вы, как я рыдаю по ночам! Да мне больнее, чем всем вам! Так не смотрите вы на меня так, словно и не любил я его никогда!»

Через час пришел и батюшка, Семен Захарович, страшный любитель выпить. Лицо его, напоминавшее переспелую грушу, было красным от спиртного и заросшим густой черной бородой. Из-за большого живота, он чуть ли не на цыпочках протиснулся между гробом и стульями к изголовью Андрея и, перед тем как читать, мимоходом посмотрел на отца Жени. Тот ответил ему таким же беглым взглядом. Заметив это, юноша сразу сообразил, с кем пил в эти дни его отец.

Семен Захарович раскрыл книгу, и все окружили покойника плотным кольцом, при этом вытеснив Женю за спины. Из спальни вышла мать, в косынке, с бледным исхудавшим лицом и маленькими, впавшими в черные глазницы глазами. Он встала возле отца, и тот дрожащей рукой приобнял ее за плечо.

Евгений пытался протиснуться обратно, но неожиданно его ладонь оказалась в чьих-то теплых руках. Он обернулся и увидел Катю, тонкую девушку, с косой из русых волос, падавшей на плечо из-под косынки. Она посмотрела на Евгения, и у юноши сжалось сердце, как только он увидел слезы, заполнившие серые, полные скорби глаза. Они катились по ее маленькому лицу к кончику носа, откуда каплями срывались на пол или сползали к тонким губам. Она смотрела на Женю с такой болью и с таким состраданием, что от её взгляда, от того, что хоть кто-то понимал, насколько было больно ему самому, он заплакал и крепко сжал её ладонь.

Так они и стояли, пока Семен Захарович читал молитву. Делал он это отвратительно, бубнил непонятные слова, сбивался и забывал текст, а когда это происходило, шепотом ругался и, отыскивая жирным пальцем нужную строчку, продолжал читать дальше.