Оля рассказывала, как в нашей школе готовятся ко дню рождения комсомольской организации, который будет 29-го октября. Сначала будет большое собрание, где подведут итоги общественной работы, совет пионерской дружины тоже приглашен, он отчитается по поручениям, выполненным отрядами под шефством комсомольских активистов.

Все эти слова – «совет», «дружина», «отчитается», «шефство», «активисты» – казались мне ужасно мудреными и важными. В такие минуты я с печалью понимала, что безнадежно отстаю от жизни. Мои одноклассники уже отрядом выполняют особо важные поручения, а я все «в бирюльки играю», как выражается моя бабушка.

Но дальнейший поворот Олиного рассказа меня удивил. Она писала, что после собрания в физкультурном зале будет дискотека, на которую допустят только комсомольский актив. По школе ходят слухи, что на этих закрытых танцах для лидеров будет самая модная музыка и вино «Салют». Подружка объясняла это тем, что избранным приглашенным можно доверять: никакое диско и вино уже не могут сбить их с правильного пути. Программу дискотеки готовит самый популярный десятиклассник, сын министра. У него есть все самые свежие заграничные записи и мощная аппаратура, которую он готов привезти в школу. Оля писала, что всем остальным комсомольцам школы очень завидно: они планируют в следующем полугодии тоже выбиться в активисты, а пока договорились встретиться 29-го октября вечером в школьном дворе и подглядеть за танцами для избранных через окно.

Странным мне показалось не то, что на школьную дискотеку, посвященную дню рождения комсомола, позвали не всех комсомольцев, а то, что комсомольскому активу интересно диско и вино. Почему-то мне казалось, что активисты – это такие люди, которые сами откажутся от танцев, предложив взамен провести лишнее комсомольское собрание.

Родители спросили, что бы я хотела в подарок на свой первый юбилей. Я пожелала джинсы «Wrangler», ими пестрели все довоенные журналы мод.

Дней за пять до заветной даты мы все втроем поехали на базар Шемран их покупать. Из магазинов на Моссадык американские товары уже исчезли.

На Шемране было, как всегда, людно и шумно. От обилия базарных красок, запахов и звуков мое внимание обычно притуплялось уже минут через десять, и все вокруг сливалось в единый пестрый фон. Но моя мама не теряла бдительности никогда, цепко замечая все вокруг, благодаря чему повторила трюк «безответственного бога», как с ледянками. Длинные товары – шторы, платья, ковры – продавцы вывешивали под самые своды торговой галереи, чтобы покупатели могли полюбоваться ими в полном размере. Но чтобы заметить их в принципе, надо было идти с задранной головой. По пути к джинсовой галерее, я смотрела по сторонам и под ноги, а вот мама заметила на самой верхотуре платье и указала на него мне. Оно было и впрямь дивное – малиновое, с приспущенными рукавами-фонариками, оставляющими плечи оголенными, и с длинной присборенной узкой юбкой, как у русалки. Я влюбилась в это платье в ту же секунду.

– Какое красивое! – сказала мама. – Тебе пойдет! Может, примеришь?

Я молча уставилась на папу. На Шемран нас привез он, отпросившись с работы. Примерять платье – значит, ждать, пока торговец достанет его из-под потолка специальной длинной палкой, пока отведет меня в примерочную кабинку, пока я его надену и все меня рассмотрят… А нам еще за джинсами идти.

– Платье хорошее, – согласился папа. – Но давайте не сейчас, а то я опоздаю на совещание. Сейчас купим джинсы, как планировали, а за платьем приедем еще раз, время до дня рождения еще есть.

Мы быстро нашли подходящие джинсы, благополучно их купили и папа отвез нас с мамой домой, а сам уехал на свое совещание.