– Странный какой детский праздник! – подозрительно отреагировала моя мама. – Ребенка одного приглашают на ночь глядя, с ночевкой… Что она там с ними будет делать до утра в девять лет?

Папа объяснил ей, что на Чахаршанбе-сури, в последнюю ночь со среды на четверг перед Новрузом, по иранской традиции принято жечь костры и водить хороводы, а дети закутываются в платки и ходят по гостям.

– Ну что-то вроде русского колядования, помнишь, у Гоголя? – папа попытался вызвать в маме доверие к Рухи при помощи классической литературы.

– Гоголь колядовал на хуторе близ Диканьки, – строго ответила мама. – А здесь чужая страна и обычаи какие-то дикие! Уличный костер – это опасно! Это же не в пионерлагере, где все организованно! Я не разрешаю!

Тут мама пространно вспомнила все костры во всех пионерлагерях, в которых побывала за свое детство.

Я на тот момент еще ни разу в жизни не была в пионерском лагере, и мне стало обидно.

– Я пойду и все! – набычилась я.

– Тогда я тоже пойду! – заявила мама. – Без взрослых жечь костры нельзя!

– Взрослые там будут, а мы с тобой как раз вдвоем побудем, – вкрадчиво подкупил ее папа. – После революции на улицах никто костры и не разводит. Осталась только традиция собирать в эту предновогоднюю ночь детей. Их угощают, дарят подарки, а вместо костра жарят шашлыки на крыше.

– На крыше? – встрепенулась моя мама. – На крыше опасно!

Дальше папа расписывал прекрасную, надежно огороженную крышу дома хаджи Рухи, на которой есть бассейн, зимний сад и вертел для жаренья барашка.

– А откуда ты это все знаешь? – прищурилась мама.

– Она пойдет и все, я разрешил, – наконец устал плясать перед ней папа.

Мама тут же обиженно притихла. А через пять минут уже, как ни в чем не бывало, строила планы, чем они с папой займутся, когда «наконец избавятся» от меня.

Обычно «воспитательные моменты» в нашей семье примерно так и протекали. Я заметила, что «плясали» все вокруг мамы, но в итоге происходило всегда то, что изначально запланировал папа.

А я после случая с фантиком, оказавшимся маминой запиской и того, как папа отпросил меня в гости к Рухи, я устыдилась своей подозрительности и сбавила обороты в своей слежке за окружающими. Мне совсем не хотелось стать «господином моралистом», который всех поучает, а сам даже не дает себе труда вникнуть в обстоятельства, а они у людей случаются самые разные.

С этого момента под подозрением нашей компании с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками остался только «иностранный шпион» Грядкин.

Мама так обрадовалась, что избавится от меня на целую ночь, а может, во избежание порчи новых простыней, но к походу в гости на Чахаршанбе-сури и к банкету по случаю Новруза она приготовила мне сюрприз.

По ее просьбе тетя Рая из прачечной сшила мне модный сарафан из маклона и две модные многоярусные юбки – из ташлона и чего-то вроде прорезиненного штапеля – прародителя тянущейся ткани-стрейч.

В 80-м в моду как раз вошла разнообразная синтетика – от маклона и ташлона для одежды (виды искусственного шёлка) до тефлона (антипригарное покрытие) для сковородок и кастрюлек. Все это появится в Союзе только лет семь спустя.

К новым юбкам родители купили мне в «Куроше» две остромодные, синтетические же водолазки – чёрную и белую. Их тончайший нейлон обтягивал тело, как вторая кожа.

Наряжаться мне понравилось.

Под предлогом подравнять новоприобретенную челку, я заманила папу в бутик при моей французской парикмахерской, которую искренне полюбила за призрак парижского шарма. Как и любой другой призрак, своими глазами я его не видела, но была наслышана.