Есть правда в его словах, и не знаю, чем я сейчас руководствуюсь, но ему верю. Ведь то, что я ничего об Анне, кроме того, что она работала в том чертовом ресторане, не знаю. Сердце у меня неспокойное – это факт, и лучше, чтобы оно работало как надо, потому что мне нужны силы.

И раз ребёнка нет, то и её нет. Она для меня умерла вместе с моим ребёнком. А если я когда-нибудь её встречу… Лучше бы ей не показаться мне на глаза.

8. 8

Анна

Крупные капли дождя бьют по стеклу и мгновенно создают множество маленьких ручейков. Стекают и превращаются в небольшие лужи на широком подоконнике по ту сторону окна. Бьющие капли, словно кто-то кидает в окно крошечные камушки, единственный звук, что наполняет просторный кабинет психотерапевта.

- Анна, - мирным тоном обращается ко мне Ксения, как просила она её называть. – Ты подумала о том, а чём я тебя просила?

Думала! Только об этом и думаю, с тех пор, как меня сюда привели, и я очень бы хотела не думать. Одной минутки покоя мне было бы достаточно, но не могу. Артур постарался, привёз меня в этот центр, где, по его словам, невероятно красиво. Может быть это и так, я вижу только серое небо и пелену дождя.

- Твоё молчание не решит проблемы, - Ксения снова разрывает тишину, в которой слышен только бьющейся по стеклу дождь.

Поворачиваю голову и смотрю на молодую женщину с широкого кресла, куда я уселась с ногами, обняв коленки. У неё доброе лицо и успокаивающий голос, и она пытается мне помочь. Здесь все пытаются мне помочь, только мне не нужна помощь. Мне ничего не нужно.

Я всегда любила солнечную погоду, а сейчас не слезаю с подоконника своей комнаты, непрерывно продолжая смотреть на дождь. Я полюбила дождь, серость и одиночество. Как говорится в той песне: тишина мой друг и мой враг.

Мне сложно покидать стены своей комнаты, потому что за дверью люди, и гул их голосов вызывает страх. Страх, что я снова услышу детский плач, как в тот день, когда меня впервые вытащили из палаты больницы, в которой я лежала после…

Я знаю, что это был не мой ребёнок. Знаю, что он не может плакать, звать маму, потому что его нет.

Седой мужчина, который приходил ко мне каждый день, говорил со мной как с умалишённой. Он помог мне выйти из той чёрной дыры, в которой плавала, но я всё равно одной ногой там. Меня тянет в темноту, свернуться калачиком на полу и ждать, когда весь мир исчезнет, когда угасну совсем – это всё, что я хочу.

- Анна, ты помнишь, что я говорила на прошлом сеансе? - спрашивает Ксения, внимательно изучая моё лицо.

Киваю, как и на всех предыдущих сеансах. Я уже и не помню сколько их было, как и какой сегодня день, и сколько нахожусь в этом месте.

- Тебя всё ещё беспокоит это?

Снова киваю и возвращаю взгляд к окну.

- Ты самонаказываешь себя? – её голос звучит на фоне шелеста бумаг. Она опять делает заметки, а это значит, что на следующем сеансе мы опять поговорим о моём чувстве вины.

- Сегодня можешь определить долю своей вины по шкале от нуля до ста процентов?

- Сто! – говорю, продолжая смотреть на стекающие по стеклу капли дождя.

- Объясни мне, как можно было изменить бы ситуацию?

- Я… не знаю…

- В тот день у тебя были планы? Скажешь какие?

Почему? Почему она заставляет меня пережить снова этот кошмар? Она ведь прекрасно всё знает, знает, как прошёл тот день поминутно.

- Нет, - мотаю головой, чувствуя, как начинаю дрожать.

- Хорошо. Ты думала, что кто-то мог бы понести долю вины за произошедшее? – этим вопросом Ксения привлекает моё внимание.

- Кто? – с интересом смотрю на неё.

- Подумай, кто может быть виноватым в этой ситуации, и на следующем сеансе ты мне ответишь на этот вопрос.